О.В. Хаванова
«Нельзя не заметить некоторого различия во взглядах,
в котором коренятся зачатки взаимного недоверия,
проявившегося весьма скоро самым осязательным образом»
Ф.Ф. Мартенс
(Сборник трактатов и конвенций,
заключенных Россией с иностранными державами.
Т. 1. Трактаты с Австрией. 1648–1762 /
Сост. Ф. Мартенс. СПб., 1874. С. 305)
[58] Период между окончанием Семилетней войны (1756–1763) (Одним из наиболее основательных исследований по истории русско-австрийских отношений периода Семилетней войны остается опирающийся на архивы Вены и Копенгагена труд Е.Н. Щепкина (1860–1920), известный сегодня только узкому кругу специалистов. См.: Щепкин Е. Русско-австрийский союз во время Семилетней войны, 1746–1758 гг. СПб., 1902. О русско-австрийских отношениях в середине XVIII в. см.: Нелипович С. Г. Союз двуглавых орлов: русско-австрийский военный альянс второй четверти XVIII в. М., 2010. Анисимов М. Ю. Российская дипломатия в Европе в середине XVIII в. М., 2012. С. 108–141; Он же. Семилетняя война и российская дипломатия в 1756–1763 гг. М., 2014. Ср.: Szabo F. A. J. Seven Years War in Europe, 1756–1763, Cambridge, 2008) и подписанием нового русско-австрийского оборонительного трактата (1781) (Петрова М. А. Екатерина II и Иосиф II. Формирование российско- австрийского союза, 1780–1790. М., 2011.) стал для венского и санкт-петербургского дворов временем взаимного разочарования и отдаления. После десятилетий осторожного сближения, риторики дружбы и взаимопонимании (Steppan Ch. Akteure am fremden Hof: Politische Kommunikation und Repräsentation kaiserlicher Gesandter im Jahrzehnt des Wandels am russischen Hof (1720–1730). Göttingen, 2016 (Schriften zur politischen K ommunikation. Bd. 22)), совместные военные действия против Пруссии стали пробой на прочность, которую этот альянс не прошел. Несмотря на все усилия венской дипломатии заинтересовать Россию в продолжении войны против Фридриха II, русский двор не проявил готовности сражаться за интересы Австрийского дома в ущерб собственным целям. Взошедший в январе 1762 г. на престол Петр III резко изменил вектор российской внешней политики, заключив в марте 1762 г. мир с Пруссией. Тем самым трактат с Австрией от 21 марта 1760 г. оказался фактически аннулированным. Прусский посланник при русском дворе граф Виктор Фридрих Сольмс со слов канцлера графа Михаила Илларионовича Воронцова (1714–1767) писал своему королю: «Не в интересах ее (Екатерины II. – О.Х.) империи заключать тесный союз с австрийским двором, по- тому что силы их настолько противоположны, что нельзя предвидеть, который из двух встретит раньше надобность в другом» (В.Ф. фон Сольмс – Фридриху II, Санкт-Петербург, 9 III 1763. – Цит. по: Дипломатическая переписка прусских посланников при русском дворе, 1763–1766. Ч. 1. / Изд. Г.Ф. Штендманом. СПб., 1877. С. 16. (Сб. РИО. Т. 22)).
Венцель Антон князь Кауниц (1762)
[59] При том, что соперничество в Центральной Европе и на Балканах вынуждало Российскую империю и Австрийскую монархию постоянно искать пути согласования взаимных интересов (Duchhardt H. Balance of Power und Pentarchie. Internationale Beziehungen, 1700–1785, Wien; Paderborn, 1997; Scott H.M. The Emergence of the Eastern Powers: 1756–1775. Cambridge, 2001), в Петербурге считали, что Россия стала игрушкой в тонкой дипломатической игре государственного канцлера графа Венцеля Антона Кауница (1711–1794) и в рамках альянса была вынуждена действовать вопреки собственным интересам. После удаления от дел в 1758 г. дружественно настроенного к Австрии канцлера Алексея Петровича Бестужева (1693–1768) у руля российской внешней политики не осталось никого, кто связывал бы свои надежды с венским двором. Преемник Бестужева — граф Воронцов считался несамостоятельным политиком, не отличался большими талантами и к тому же — симпатизировал Пруссии. Никита Иванович Панин (1718–1783), который с 1763 г. был de facto министром иностранных дел Российской империи, мечтал о создании «Северной системы», объединявшей Великобританию, Пруссию, Швецию и Саксонию. Всесильный фаворит Екатерины II Григорий Александрович Потемкин (1739–1791) испытывал к австрийской дипломатии и ее архитектору, государственному канцлеру В.А. Кауницу, глубочайшее недоверие. Когда в 1778 г. Россия впервые в истории взяла на себя ответственную и почетную роль посредника между Австрией и Пруссией на Тешенском конгрессе (Aretin K.O., Freiherr von. Russia as a Guarantor Power of the Imperial Constitution under Catherine II // Journal of Modern History. 1986. Vol. 58. P. 141–160), императрица предостерегала своего посла князя Николая Васильевича Репнина (1734–1801): «Нельзя наперед угадать, сколько подействует декларация наша у венского двора: но судя о будущем по мимошедшему, а особливо по высокомерности князя Кауница, надобно опасаться, что не будет она довольно уважена» (Рескрипт Екатерины II — князю Н. В. Репнину, Санкт-Петербург, 22 Х 1770. — Цит. по: Дипломатические акты из архива князя Н. В. Репнина, относящиеся до Тешенского конгресса 1779 года / Изд. Ф. Ф. Мартенсом. СПб., 1888. С. 4 (Сб. РИО. Т. 65)).
С одной стороны, контакты между двумя, с 1762 г. более не состоявшими в союзнических отношениях государствами оставались по-прежнему поверхностными и не включали ни масштабной и взаимовыгодной торговли (Й. Лобковиц сообщая о переговорах России и Великобритании, что английский двор до тех пор не подпишет политический альянс, пока не будут прояснены условия договора о торговле. См.: Й. Лобковиц — В. А. Кауницу, Санкт-Петербург, 23 VII 1765. — Цит. по: Дипломатическая переписка австрийских послов и посланников при русском дворе. Ч. III. Донесения князя Лобковича [sic!] графу, впоследствии князю Кауниц-Ритбергу / Изд. Г.Ф. Штендманом. СПб., 1901. С. 146 (Сб. РИО. Т. 109). Ср.: Schmidt K. R. The Treaty of Commerce between Britain and Russia 1766: A Study in the Development of Count Panin’s Northern System // Scandoslavica. 1954. Vol. I. P. 115–134), ни культурного обмена. Характерный пример: посланник, а впоследствии посол князь Йозеф Лобковиц дважды, в 1771 и 1776 г., по причине ухудшения здоровья месяцами отсутствовал в Петербурге (В прошении Й. Лобковиц писал: «Я тем более рассчитываю на высочайшее решение в мою пользу, что в настоящее время немногочисленные здешние дела могут легко вестись секретарем миссии Зедделером, я же после курса лечения и, надеюсь, улучшения моего здоровья, не премину вернуться к своим обязанностям». — Й. Лобковиц — В. А. Кауницу, Санкт-Петербург, 28 Х 1769. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. III. С. 413), и тогда его функции исполнял секретарь дипмиссии. С другой стороны, Вена стремилась вновь заручиться благорасположением русского двора, чтобы предотвратить его дальнейшее сближение [60] с Пруссией или помешать экспансии в Польше и на Балканах. В анонимном меморандуме от 1772 г., сохранившемся среди инструкций Имперской придворной канцелярии, говорилось:
«Если только России удастся вытеснить турок со всей территории Европы, к тому же захватить Крым, закрепиться на Черном море, поставить преданных себе господарей в Валахии и Молдавии и таким образом получить контроль над значительным отрезком течения Дуная, ей не составит труда в любой момент доставить серьезные неудобства для Австрийского дома» (См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland I. Kt. 40. 1772. Fol. 61v).
В историографии посольские реляции традиционно принадлежат к важнейшим источникам для реконструкции дипломатической активности (Ср. некоторые публикации: Sabbatini R. L’occhio dell’ambasciatore: L’Europa delle Guerre di Successione nell’autobiografia dell’ inviato Lucchese a Vienna, Milano, 2006; Creutz G. P., Molander M. La Suède & les Lumières: lettres de France d’un ambassadeur à son roi 1771–1783, Paris, 2006). Из них историки узнают не только о ходе переговоров между первыми лицами государства, важнейших событиях во внутренней политике страны или примечательных случаях при дворе, но и об особенностях коммуникации с культурно иным обществом, восприятии другой страны и оценках тамошней политической системы, как и о многом другом (Ср.: Externbrink S. Friedrich der Große, Maria Theresia und das Alte Reich, Wien 2006). Далее в этой статье предпринята попытка реконструкции: какие сведения о пребывании имперских и австрийских послов в Петербурге и обстоятельствах, в которых они выполняли свои обязанности в означенный период, можно почерпнуть из реляций (Cр.: Legutke D. Diplomatie als soziale Institution, Brandenburgische, sächsische und kaiserliche Gesandten in Den Haag, 1648–1720. Münster; New York; Berlin, 2010 (Niederlande-Studien. Bd. 50)).
В 1760-е — начале 1780-х годов интересы Священной римской империи и Австрийского дома в Санкт-Петербурге представляли граф Миклош (Николас) Эстерхази (в российской традиции также именуется Эстергази, 1753–1761), граф Флоримунд Мерси д’Аржанто (1761–1763), князь Йозеф Мария Карл Лобковиц (1764–1777), граф Йозеф Клеменс Кауниц (1778–1779) и граф Людвиг Кобенцель (1780–1801) (Ср.: Hausmann F. Repertorium der diplomatischen Vertreter aller Länder seit dem Westfälischen Frieden (1648). Bd. II. 1716–1763. Zürich, 1950; Matsch E. Der Auswärtige Dienst von Österreich(-Ungarn), 1720–1920, Wien, 1986). Для Эстерхази и Лобковица миссия при петербургском дворе стала вершиной их дипломатической карьеры. Для талантливых и честолюбивых Мерси, Кауница и Кобенцеля — доверенных лиц и питомцев канцлера Кауница – пребывание в России оказалось ступенью к новым карьерным высотам.
Князь Миклош Иосиф Эстерхази «Великолепный» (около 1790 г.)
Опытный дипломат Эстерхази (1711–1764) (Eszterházy J. Esterházy család. [Budapest, 1901]. 160. old) после службы в Дрездене и Мадриде в 1753 г. получил назначение в Санкт-Петербург. Мария Терезия обещала ему, что назначение не продлится долее трех лет, после чего граф сможет рассчитывать на почетную должность при дворе. Однако через три года [61] разразилась Семилетняя война, и дипломату, несмотря на усталость и пошатнувшееся здоровье, пришлось еще пять долгих лет обеспечивать взаимодействие дворов, чьи интересы на театре военных действий выглядели все более противоположными (Хаванова О.В. Имперский посол граф Миклош Эстрехази — страницы биографии и этапы дипломатической карьеры // Российско-австрийский альманах: социальные и культурные параллели / Отв. ред. И.В. Крючков. Вып. 4. Ставрополь, 2014. C. 3–14). Только в 1761 г. ему на смену прибыл прежде служивший посланником в Турине 34-летний граф Мерси (1727–1794). За два года этому честолюбивому, энергичному и высокообразованному дипломату довелось стать свидетелем последних дней правления Елизаветы Петровны, короткого, но бурного царствования ее дружественно настроенного к Пруссии племянника Петра III и зрелищного вступления на престол его супруги Екатерины Алексеевны под именем Екатерины II. В начале 1764 г., разочарованный и огорченный тем, что не смог спасти австрийско-российский альянс, Мерси отправился послом в Варшаву, а оттуда в 1766 г. – к вершине своей карьеры – службе в Париже (Об этом периоде см.: Correspondance secrète entre Marie Ther se et le comte de Mercy-Argenteau avec les lettres de Marie Therèse et de Marie Antoinette: 3 Bde. / Hrsg. von A. Ritter von Arneth, M.A. Geffroy. Paris, 1874; Correspondance secrete du Comte de Mercy-Argenteau avec l’empereur Joseph II. et le prince de Kaunitz: 2 Bde / Hrsg. von A. Ritter von Arneth, J. Flammermont. Paris, 1889–1891).
Граф Флоримон де Мерси-Арджанто (1757)
Мерси довелось собственными глазами убедиться, что правила европейской дипломатии не имеют силы в России, где, по его словам, «…нет ни прочной государственной системы, ни министерства, которое умело бы в порядке следовать ей» (Ф. Мерси д’Аржанто – В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 18 I 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка австрийских послов и посланников при русском дворе. Донесения графа Мерси д’Аржанто императрице Марии Терезии и государственному канцлеру графу Кауницу-Ритбергу с 5 января нового стиля 1762 года по 24 июля нового стиля 1762 года и переписка графа Мерси с русским министерством / Изд. Г.Ф. Штендманом. СПб., 1876. С. 55. (Сб. РИО. Т. 18)). В реляции от 25 апреля 1762 г. дипломат предложил Марии Терезии понизить статус дипломатического представителя до посланника. Он также высказал идею: «Самое же лучшее было бы избрать резидента или уполномоченного министра из военных (Двое из предшественников Эстерхази были военными. Генерал барон Иоганн Франц Претлак (1708–1767) — урожденный лютеранин из Гессена, представлял Священную Римскую империю в Санкт-Петербурге с 1746 по 1748 г. и 1753 по 1753 г., в промежутке эту функцию исполнял генерал Йозеф Карл Антон фон Бернес), потому что таковой по крайней мере соответствовал бы склонностям русского государя <…> Хотя пребывание его здесь, вероятно, было бы также без пользы для дела вашего величества, но все же он был бы менее подвержен разнообразным неприятностям и непристойностям, чем посол» (Ф. Мерси д’Аржанто – Марии Терезии, Санкт-Петербург, 25 V 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. I. С. 301). В самом деле, за этим последовало назначение 40-летнего генерал-фельдмаршала князя Лобковица (1725–1802), который в течение пятнадцати лет обеспечивал взаимодействие между двумя дворами. В инструкции недвусмысленно говорилось:
«Мы сочли за благо назначить тебя не полномочным послом, но посланником, чтобы сэкономить на расходах, а еще больше из соображения, чтобы российский императорский двор давал своим эмиссарам тот же ранг, и, руководствуясь рассуждением, что некоторое время назад в наших взаимоотношениях с Россией произошли большие изменения» (ÖStA. HHStA, StA. Russland II. Kt. 207. Instruktionen 1762–1782. Fol. 66r-v.).
[62] В 1777 г. на смену Лобковицу прибыл один из сыновей государственного канцлера — граф Й.К. Кауниц (1743–1785), постаравшийся оживить двусторонние отношения. Однако два года спустя под обычным предлогом ухудшения состояния здоровья он был отозван из Петербурга и направлен служить при испанском дворе. После кончины Марии Терезии и вступления на австрийский престол Иосифа II другому питомцу канцлера Кауница — графу Кобенцелю (1753–1808) (Joseph II. und Graf Ludwig Cobenzl. Ihr Briefwechsel: 2 Bde. / Hrsg. von A. Beer, J. Ritter von Fiedler. Wien, 1901) — наконец удалось сначала возобновить с Россией оборонительный военный союз, а затем дополнить его в 1785 г. договором о торговле (Сборник трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. Т. 2. Трактаты с Австрией. 1772–1808 / Сост. Ф. Мартенс. СПб., 1875. С. 131–185).
Донесения перечисленных дипломатов (так же как и их французских, британских, прусских коллег) были частично опубликованы в серии сборников Императорского русско го исторического общества (РИО). Что касается австрийских послов и посланников, то им посвящены четыре тома, куда вошли реляции Ф. Мерси д’Аржанто (за 1762–1763 гг. с параллельными переводами на русский язык) и Й.К.М. Лобковица (за 1763–1776 гг. на немецком языке). Эта беспрецедентная по охвату материала публикация, используемая в России, но малоизвестная за ее пределами, имеет, впрочем, свои недостатки. Во-первых, реляции опубликованы в отрыве от логически связанных с ними инструкций, и таким образом читатель видит только одну сторону медали. Во-вторых, российских издателей интересовала в первую очередь история собственной страны. Поэтому, например, первый из «австрийских» томов начинается не с прибытия графа Мерси в Россию в июле 1761 г., но со смерти императрицы Елизаветы в декабре 1761 г. (по новому стилю в январе 1762 г.). В томах, посвященных Й. Лобковицу, также нет первых и последних донесений. В-третьих, издатели позволяли себе опускать некоторые части донесений, если в них речь не шла о важных событиях во внешней политике. Лишь в редких случаях в издании упоминается, какие приложения (копии российских газет или царских указов и пр.) имелись в той или иной реляции.
До сих пор ученым известно крайне мало, как протекала повседневная жизнь (Для второй половины XVII – начала XVIII вв. см.: Müller K. Das kaiserliche Gesandtschaftswesen im Jahrhundert nach dem Westfälischen Frieden 1648–1740. Bonn, 1976) австрийских послов и посланников в Петербурге или (во время пребывания там двора) Москве. Здесь на помощь могли бы прийти реляции и инструкции: [63] какие требования они предъявляли к домам, предназначенным для их резиденций, каков был штат слуг, какие продукты питания они, несмотря на высокие таможенные пошлины, ввозили для личных нужд в Россию и пр. Например, из записки, составленной Лобковицем, можно узнать, что тот не посещал католический костел Санкт-Петербурга, но на собственные средства организовал у себя в резиденции небольшую часовню и выписал капеллана, чтобы тот совершал домашние богослужения (См.: ÖStA. HHStA, Staatskanzlei. Vorträge. Kt. 114. Auszug aus den antwortlichen Berichten und Nachricht von dem gegenwärtigen Zustand und der hier und da nöthigen Verbesserung der Kapellen. St. Petersburg, 12 II 1774. Fol. 146v). Из реляции секретаря австрийской дипмиссии Э. Й. Зеделлера следует, что в 1777 г. князь Лобковиц так спешил навсегда покинуть Россию, что перепоручил тому самолично выехать в Кронштадт, навстречу новому послу графу Й. К. Кауницу, и посвятить его в круг дел (Э.Й. Зедделер — В.А. Кауницу, 9 VII 1777. См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland II. Kt 53. Fol. 79r). Наконец, из постскриптума к реляции Кауница-младшего читатель может образно себе представить, что чувствовал молодой человек, ставший невольным свидетелем сильнейшего за всю историю XVIII в. наводнения в Санкт-Петербурге (Й.К. Кауниц – В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 24 IX 1777. См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland II. Kt. 56. Fol. 139r–141v).
Поскольку австрийские послы и посланники представляли одновременно Австрийский дом и Священную Римскую империю, оборот входящей и исходящей корреспонденции удваивался. Реляции, часто одинакового, порой дословного содержания направлялись имперскому вице-канцлеру Р. Колоредо и государственному канцлеру В.А. Кауницу. Роль России в германских делах не следует недооценивать. Наследник российского престола Петр Федорович с 1745 г. носил титул владетельного герцога Гольштейна и в этом качестве, как впоследствии его сын цесаревич Павел Петрович, был подданным императора Священной Римской империи и пользовался правом направлять своих представителей в рейхстаг (имперский сейм). В Вене внимательно следили за переговорами России с Данией об обмене части Шлезвиг-Гольштейна (так называемого Готторпского наследства) на графства Ольденбург и Дельменхорст (договоренность достигнута в 1773 г.). В обязанности послов входило не допустить умаления достоинства представляемого им государя путем оказания почестей, которые уместны по отношению к суверенному правителю, но немыслимы в случае вассала.
Все австрийские послы были выходцами из аристократических родов (К вопросу об аристократическом происхождении европейских дипломатов раннего Нового времени см.: Scott H. M. Diplomatic culture in old regime Europe // Cultures of power and Europe during the long eighteenth-century / Ed. by H.M. Scott, B. Simms. Cambridge, 2007. P. 58–85). Причиной тому был расчет, что часть представительских [64] расходов они покроют из своего кармана. Как писал граф М. Эстерхази отцу перед отъездом в Россию: «Того, что я получу от двора на посольство, даже если императрица одобрит небольшую годовую прибавку, вряд ли хватит, чтобы вести достойный образ жизни, не втягиваясь в долги» (М. Эстерхази — Ф. Эстерхази, Вена, 15 III 1753. См.: MNL OL. Esterházy család tátai ága. P 197. Familiaria. 20. cs. 67. fasc. N 7). В самом деле, дипломаты под любыми предлогами старались получить от казны дополнительное финансирование, а двор изо всех сил сопротивлялся, указывая им на то, что их содержание и так достаточно высоко. Лобковиц регулярно обосновывал необходимость все новых субсидий трауром по Францу Лотарингскому, затратами, связанными с переездом двора в Москву или общей дороговизной жизни в российской столице. Идя время от времени навстречу таким требованиям и выделяя послу то по 2 то по 6 тыс. гульденов, императрица всякий раз давала волю своему недовольству, напоминая, что он небедный человек и получает достаточное содержание и как посол, и как шеф полка (См.: ÖStA. HHStA. FHKA. Fasz. 60. Abt. 2. N 2 ex Oct.; N 82 ex Dez. 1773).
Рутинную переписку, по всей видимости, вели секретари (Legationssekretäre), на которых возлагалась работа по сбору официальной и конфиденциальной информации о событиях при дворе, текущих переговорах, готовящихся к подписанию соглашениях, интригах дипломатов дружественных и недружественных держав. Можно высказать предположение, что язык реляций из Санкт-Петербурга вплоть рубежа XVIII–XIX вв. оставался немецким потому, что служившие при миссии секретари не владели французским. С официальными реляциями контрастируют редкие записки и коротенькие письма на французском языке, которые послы и посланники считали нужным срочно отправить в Вену с какой-либо оказией (Эту особенность подметил еще К. Валишевский. См.: Валишевский К. Дочь Петра Великого. М., 1902, 1989. С. 315–316).
Именно секретари миссии обеспечивали преемственность между сменявшими друг друга послами. Прожив не один год в России, они говорили по-русски и располагали широкой сетью информаторов. Секретари содержали служебный архив в полном порядке, чтобы каждый новый посол (даже после того как в Вене ознакомился с фондами государственной канцелярии) мог составить полное представление о деятельности своих предшественников. Секретарь Филипп фон Айхенфельд «…при восьми российских правительствах сорок лет без малейших нареканий служил <…> верно, усердно и со всем [65] старанием, повидав на своем веку 12 императорско-королевских пос лов и посланников». О себе он писал так: «Прежде служившие или ныне находящиеся при здешнем дворе иностранные дипломаты не раз выражали мне свое восхищение, как мне удалось так долго продержаться в столь суровом русском климате» (Ф. Айхенфельд — Р. Колоредо , Санкт-Петербург, 29 III 1763. См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland I. Kt. 39. Fol. 323r). После того как он в 1764 г. дождался выхода на пенсию, круг его обязанностей перешел к Эммануэлю Иоганну Зедделеру, отец которого ведал вольными королевскими городами в Богемии. Молодой человек приехал в Россию около 1750 г., своей сообразительностью и работоспособностью быстро заслужил похвалы начальства (Записку Й. Лобковица о повышении Зедделеру жалования см.: ÖStA. FHKA. Österreichisches Camerale. Gesandtschaften, Fasz. r. Nr. 58. Abt. 5 (Gesandtschaften in Russland). N 188 ex Julio 1766), выучил русский язык и женился на дочери русского полковника Крауса. В долгие месяцы официальных отсутствий Лобковица он фактически руководил миссией. С другой стороны, скромный ранг не позволял ему вести доверительные разговоры с Н.И. Паниным и уж тем более присутствовать на придворных праздниках, куда допускались дипломаты не ниже посланника третьего ранга. Если он и добывал эксклюзивные сведения, происходило это в результате общения со своими российскими и иностранными информаторами.
Послам приходилось прибегать к нешуточным мерам предосторожности и не доверять особо секретные донесения, даже шифрованные, почтовой службе. «Так как мои письма, подобно письмам французского министра, вероятно, подвергаются вскрытию, то я не решаюсь писать более по почте и принужден буду выжидать верного случая», – писал Мерси (Ф. Мерси д’Аржанто – В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 9 II 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. I. С. 98). Как правило письма из Вены и в Вену доставлялись специальными курьерами (их имена указывались в начале реляции). Послы союзных держав, Франции или Испании, не отказывали австрийским коллегам в любезности и поручали своим курьерам, следовавшим в Париж и Мадрид, сделать остановку в Вене, чтобы доставить в государственную канцелярию срочные депеши. В случае крайней необходимости послы отправляли в дорогу кого-либо из своей челяди. Так или иначе, дорога из Петербурга в Вену длилась не меньше 15 дней, и проходило до полутора месяцев, пока отправитель (канцлер или посол) получали ответ на свое письмо (Preußische und österreichische Acten zur Vorgeschichte des Siebenjährigen Krieges / Hrsg. G.B. Volz, G. Künzel. Leipzig, 1899. CLXXVI (Publikationen aus den k. Preußischen Staatsarchiven. Bd. 14)).
Частота публичных и приватных бесед с монархом и первыми лицами Российского государства, обмен информацией [66] с послами союзных держав служат надежным показателем того, что дипломат сумел интегрироваться в придворную среду. Князь Лобковиц сразу после вручения верительных грамот, «…тем же самым вечером был препровожден во дворец», где «императрица оказала высочайшую милость — пригласила сыграть партию в карты» (Й. Лобковиц — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 10 I 1764. См.: ÖStA. HHStA, StA. Russland II. Kt. 37. В сборнике РИО (т. 109) данное донесе ние приведено не полностью). Годом позже австрийский дипломат писал о французском посланнике маркизе Боссе: «Здешняя императрица уделяет этому министру крайне мало внимания, и на куртагах, где она всякий раз одного или двух иностранных дипломатов приглашает за свой столик сыграть с ней партию в карты, никогда его не зовет» (Й. Лобковиц — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 12 VII 1765. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. III. С. 144).
Послам вменялось в обязанность собирать и анализировать информацию о партиях при дворе, колебаниях политического веса тех или иных вельмож и фаворитов, дипломатических инициативах российского правительства в отношении союзных и враждебных государств, событиях внутри страны и их возможном влиянии на внешнюю политику. Права французский историк К. Лебо: «Посол оказывался центральной фигурой в сборе и распространении информации о государствах Европы» (Lebeau Ch. Finanzwissenschaft und diplomatische Missionen: Machtstrategien du Ausbildung der Staatswissenschaften in Frankreich und der österreichischen Monarchie (1750–1820) // Akteure der Außenbeziehungen. S. 155). В то же время, австрийские дипломаты перепоручали функции анализа и интерпретации сведений государственной канцелярии, оставаясь преимущественно ориентированными на сбор фактической информации. Предпочитая действовать в точном соответствии с поступавшими инструкциями, они редко проявляли инициативу и собирали те или иные сведения исключительно по требованию. Время от времени они получали задания: собрать данные о планах и последствиях реформ, разрабатываемых русским правительством, о численности и структуре армии и флота, о взаимоотношениях государства и церкви, о состоянии искусств и наук.
Вопрос об источниках информации остается открытым и потребует дополнительного исследования. Все послы жаловались на особую закрытость русского общества и, как следствие, невозможность получить доступ к достоверной информации. В 1762 г. Мерси утверждал, что поскольку с русскими «…нельзя поддерживать такого знакомства, как в других странах, то ваше сиятельство, со свойственною вам проницательностью, милостиво рассудите, что здесь гораздо труднее собрать нужные сведения, чем где бы то ни было, к тому же здесь надо [67] приступать к делу крайне осторожно, ибо малейшее разведывание возбуждает здесь внимание и подозрения, сюда же следует прибавить, что об устройстве русского государства нет никаких печатных или других сведений, на которых с достоверностью можно было бы остановиться» (Ф. Мерси д’Аржанто — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 2 II 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. II. С. 90).
Щедрые субвенции из европейских столиц должны были служить целям повышения разговорчивости осведомленных чиновников или царедворцев. Жадность канцлера Бестужева, который для своей эпохи не был исключением, ни для кого не составляла секрета. Российский историк М. Анисимов парадоксальным образом «оправдывает» его тем, что этот государственный муж принимал деньги только от союзников России (Анисимов М. Ю. Российская дипломатия. С. 47). Секретарь миссии Ф. Ахенфельд поддерживал доверительные отношения с одним русским чиновником, имя которого в источниках не разглашается. В реляциях он, согласно неписаному обычаю того времени, всегда именуется «хороший друг» (guter Freund). Издатель томов дипломатической переписки австрийских послов и посланников Г. Штендман предполагал, что речь шла о генерал-кригскомиссаре А.И. Глебове (1722–1790) (Дипломатическая переписка. Ч. I. С. 489), позднее, в 1776 г., лишенного всех должностей за мздоимство. Граф Мерси писал о нем: «Это человек <…> осторожный в суждениях, но корыстолюбивый, между прочим, он не в силах будет устоять против обаяния значительной денежной суммы, чему, говорят, уже есть доказательства» (Ф. Мерси д’Аржанто – В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 10 I 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. I. C. 29).
Мерси были неприятны царедворцы, толпившиеся вокруг Петра III: «Новый монарх окружен такими людьми, которые могут сказать многое и которых легко подкупить деньгами» (Там же. С. 24). Не успел дипломат приступить к своим обязанностям при русском дворе, как Кауниц в одной из пропозиций писал, что граф «…прибыл в Петербург с пустыми руками, и пока еще не имел возможности, подобно своему предшественнику, завести друзей». Мерси считал, что было бы весьма желанным снискать благорасположение секретаря министерской конференции Дмитрия Волкова, и государственный канцлер просил императрицу направить в Санкт-Петербург курьера с 2 или 3 тыс. дукатов, каковыми посол «…распорядился бы по своему усмотрению» (Пропозицию (Vortrag) В.А. Кауница, Вена, 31 XII 1761. см.: ÖStA. HHStA, Staatskanzlei. Vortrag. Kt. 88. Okt.-Dez. 1761. Fol. 189r). Впоследствии, правда, оказалось, что Волков не выказал большого желания к сближению. Мерси писал: «Хотя с некоторого времени не проходит и дня, чтобы я не искал случая [68] поговорить с Волковым, но он тщательно избегает меня, так что все мои старания были безуспешны. То же самое делает кабинет-секретарь Олсуфьев, но этот последний, по крайней мере, был настолько внимателен ко мне, что объяснил причины такого образа действий и уверял, что не пропустит первой удобной минуты переговорить со мною» (Ф. Мерси д’Аржанто — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, февраль 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. I. С. 118–119). Практика подкупа российских чиновников иностранными дипломатами постепенно ушла в прошлое при Н.И. Панине. Как писала британский историк И. де Мадариага, в 70-е годы XVIII в. при русском дворе можно было «купить» ту или иную информацию, но влиять на российскую внешнюю политику больше не было никакой возможности (Мадариага И., де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002. С. 315).
Весь XVIII в. Россия прилагала усилия, чтобы позиционировать себя в глазах внешнего мира как великая европейская держава. Несмотря на значительные успехи русской дипломатии и внушительные победы русского оружия, австрийским послам и посланникам в Петербурге было трудно считать страну пребывания частью Европейского континента. В 1762 г. граф Мерси задавался риторическим вопросом: «Насколько здешний союз <…> может быть действительно выгоден для вашего величества и в самом ли деле русский двор имеет, при своей отдаленности от центра дел европейских государств, такое влияние на их строй, что настоящая и будущая безопасность и благосостояние эрцгерцогского дома находятся в зависимости от его мероприятий?»(Ф. Мерси д’Аржанто — А.В. Кауницу, 25 IV 1762. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. I. С. 292). Десятью годами позже, вскоре после первого раздела Польши и накануне подписания мира в Кючюк-Кайнарджи (1774), Й. Лобковиц написал: «То величие, которого Россия семимильными шагами достигла в этом столетии, не могут не вызывать простого восхищения» (Й. Лобковиц – А.В. Кауницу, Санкт-Петербург, 10 III 1774. Цит. по Дипломатическая переписка австрийских послов и посланников при русском дворе: годы с 1772 по 1776 (далее – Дипломатическая пе- реписка. Ч. IV) / Издано А.А. Половцевым. СПб., 1906. С 324 (Сб. РИО. Т. 125)).
Помимо сурового климата и отдаленности от крупнейших европейских столиц австрийских дипломатов особенно раздражала политическая система России и вытекавшая из нее практическая политика. Для них она оставалась страной без четкого государственного порядка, где, как однажды написал Лобковиц, «…деспотическое устройство <…> сказывается во всех частях государственного организма»(Там же). Дистанцирование от страны, ее политической культуры и модели общественного устройства придает редким, но порой весьма точным наблюдениям австрийских дипломатов еще большую ценность. [69] Лобковиц определил проблему культурного отставания России в нескольких словах: «Когда такое государство в высшей степени милитаризовано, а дворянство с ранних лет посвящает себя этой службе, которая ведет ко всем другим постам, а между ним и простыми людьми нет никакого среднего сословия, не находится никого, кто посвятил бы себя наукам» (Й. Лобковиц — В.А. Кауницу, 20 III 1774. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. IV. С. 336).
Политический и социальный контекст не в последнюю очередь влиял на характер собираемой информации (Lebeau Ch. Finanzwissenschaft. S. 157). Помимо хода борьбы за власть и влияния партий при дворе в Вене хотели знать о строящихся в России фортификационных сооружениях, боевых качествах генералов и адмиралов (Й. Лобковиц — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 30 I 1766. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. III. С. 182–187). Однако глубокого интереса Россия при венском дворе еще не вызывала. Газета «Wienerisches Diarium» («Венский дневник»), перепечатывая некоторые статьи из «Санкт-Петербургских ведомостей», рассказывала читателям о придворных праздниках и балах, путешествиях российских монархов и наследников престола по стране, пересказывала содержание важных указов, упоминала о назначениях или вручениях наград (Об освещении придворной жизни в периодической печати раннего Нового времени см.: Bauer Höfische Gesellschaft und höfische Öffentlichkeit im Alten Reich. Überlegungen zur Mediengeschichte des Fürstenhofs im 17. und 18. Jahrhundert // Jahrbuch für Kommunika- tionsgeschichte. 2003. № 5. S. 29–68). Во всех прочих случаях Россия представала перед читательской аудиторией как удивительная, полная необычного страна с суровым климатом. В апреле 1760 г. было опубликовано сообщение о нехарактерном для весны многодневном снегопаде на Украине, в октябре 1777 г. — о наводнении в Петербурге (свидетелем которого стал посол Й.К. Кауниц) (Wienerisches Diarium. 1760. 26 VI; 1777. 15 Х).
Вот пример того, сколь низок был интерес венского двора к России как малоизвестной еще стране. В 1768 г. уроженец провинции Силезия и габсбургский подданный Карл Фридрих Модерах, который 28 лет провел в России, попросил Марию Терезию о принятии его на австрийскую службу, императрица не проявила должного интереса. Этот заслуженный член Российской академии наук имел несчастье поссориться с М.В. Ломоносовым, который избрал его в качестве объекта для борьбы против засилья немцев в академической среде (Пекарский П.П. История Академии наук в Петербурге. СПб., 1873. Т. 2. С. 739). Обвиненный в ненадлежащем руководстве академической гимназией и исключенный из рядов академии, Модерах решил вернуться на родину, в чем и просил поспособствовать князя Лобковица. Изучив вопрос, дипломат отписал в Вену: «Он обладает обширными познаниями о состоянии дел в империи и говорит на здешнем языке. Некоторое время назад ему уже предлагали [70] должность переводчика в Коллегии иностранных дел, да и в академии, где он служил профессором истории, все переводы с русского на немецкий, прежде чем отправить их в типографию, отдавались ему на проверку» (Й.К.М. Лобковиц — В.А. Кауницу, 3 VI 1768. Цит. по: Дипломати- ческая переписка. Ч. III. С. 302). Тем временем, узнав, что Модерах — протестант, императрица дала знать через государственного канцлера: она не видит возможностей, как он может быть употреблен в дело (В.А. Кауниц — Й. Лобковицу, Вена, 26 XI 1768. См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland II. Kt. 169). Семейство осталось жить в России, сын просителя — Карл Федорович Модерах (1747–1819) получил диплом военного инженера и в 1796 г. был назначен губернатором Перми.
Трудно сказать, когда точно Россия и Австрия пришли к мысли о необходимости возобновить оборонительный союз. Возможно, отзыв Лобковица и приезд в июле 1777 г. в Петербург молодого Кауница служил сигналом российской элите, что в Вене не исключают возможности сближения. Уже в августе новый посол писал, что влиятельные лица при здешнем дворе «…едва ли не каждый день» дают ему понять: «Мы снова, как тогда, прежде, хотим быть друзьями и союзниками», на что дипломат, не имея иных полномочий, уклончиво отвечал: «О, да, мы были друзьями, поистине добрыми друзьями» (Й.К. Кауниц — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 19 III 1777. См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland II. Kt. 53. Fol. 118r). Не следует забывать, что успешное посредничество России между Австрией и Пруссией на конгрессе в Тешене в 1779 г. отражало новые политические реалии. Благодаря активной внешней политике (участие в разделе Польши, успешные войны с Турцией) Россия стала фактором поддержания равновесия сил на континенте. Как писала И. де Мадариага: «Что касается положения дел внутри России, можно было и далее считать ее варварской и нецивилизованной страной, но во внешней политике не считаться с ней становилось так же опасным, как с любой другой великой державой» (Madariaga I., de. Britain, Russia and the Armed Neutrality of 1780. Sir James Harris’s Mission to St. Petersburg during the American Revolution, Yale, 1962. P. 458).
Решающие шаги к взаимному сближению Вены и Санкт-Петербурга были — в обстановке строжайшей секретности — сделаны в ходе визита императора Иосифа II в Россию в 1780 г. Не далее как в 1776 г. князь Лобковиц прилагал все усилия, чтобы блюсти баланс между открытостью и осторожностью, сотрудничеством и отстраненностью и старался «…не употреблять выражений, которые зарождали бы в здешнем дворе подозрение, что мы можем стремиться к сближению, чего, не исключено, граф Панин от меня добивается» (Й. Лобковиц — В.А. Кауницу, Санкт-Петербург, 22 III 1776. Цит. по: Дипломатическая переписка. Ч. IV. С. 489). В мае 1780 г. посол Л. Кобенцель [71] писал имперскому канцлеру: «В Могилеве, Смоленске и Москве представители всех сословий той нации, с которой мы в прошлом были союзниками и со временем можем стать ими вновь, выказывали нашему всемилостивейшему государю-императору свое благорасположение» (Л. Кобенцель — Р. Коллоредо, Санкт-Петербург, 29 VI 1780. См.: ÖStA. HHStA. StA. Russland I. Kt 42. Russica de 1780. Fol. 137r). В феврале следующего года Н.И. Панин официально извещал российского посла в Вене Д.Ф. Голицына о том, что в Петербурге начались переговоры с австрийским послом о подписании нового оборонительного трактата (Н.И. Панин — Д.Ф. Голицыну, Санкт-Петербург, 7 II 1781. См.: АВП РФ. Ф. 32. Сношения с Австрией. Д. 644. Л 2 об – 3). Альянс не сделал оба двора, обе страны ближе друг к другу, взаимное недоверие было по-прежнему высоко. Однако оборонительный союз открыл путь к переговорам о коммерческом трактате, что отражало взаимные интересы и могло служить основой для дальнейшего сотрудничества.
После Семилетней войны суть стратегической линии В.А. Кауница заключалась в том, чтобы избегать как открытого конфликта, так и слишком тесного сближения: «Наш кредит при большинстве иностранных дворов немедленно понизится, если они узнают, что мы окончательно рассорились с Россией. Напротив, наши акции возрастут, если все будут думать, что у нас с этим двором полнейшее взаимопонимание» (В.А. Кауниц — Ф. Мерси д’Аржанто, Вена, 25 IV 1763. См.: ÖStA. HHStA, StA. Russland II. Kt. 168. Expedition nach Russland, Jänner – Juli 1763. Fol. 88r), – писал государственный канцлер в одной из инструкций 1763 г. К заслугам австрийских послов и посланников при русском дворе в период охлаждения российско-австрийских отношений можно отнести то, что они своей повседневной, незаметной работой не позволили этим отношениям ухудшиться до точки невозврата и поставляли своему двору достоверные, хотя порой и не отличавшиеся тематическим разнообразием, сведения о стане пребывания.
История, язык, культура Центральной и Юго-восточной Европы в национальном и региональном контексте. — М: Институт Славяноведения РАН, 2016 г.