Полковник Август Урбанский (начальник разведывательного бюро с октября 1909 г.) хлопотал об увеличении ежегодного отпуска средств на агентурное дело, но, несмотря на то, что император Франц-Иосиф также признавал необходимость увеличения ассигнований, граф Эренталь, министр иностранных дел, согласился только на отпуск суммы в 150 000 крон. Для Эренталя агентурная служба была пугалом, ибо он всегда видел перед собой только связанные с ней, благодаря неизбежным инцидентам, дипломатические неприятности, которых он желал всячески избежать. По его слотам, его вполне удовлетворяла осторожно осуществлявшаяся разведывательная служба министерства иностранных дел, которую, как известно, незадолго перед этим обманул двойной шпион Васич (процесс [31] Фридъюнга). Эренталь не учитывал, что генштаб был заинтересован в установлении того, как Италия использовала предусмотренные итальянским бюджетом 26 млн. лир на постройку крепостей. Он дошел до того, что совершенно прекратил командировки офицеров и не разрешал им отпусков за границу.
Все же агентурная служба против Италии, ограничивавшаяся до сих пор главным образам приграничным районом, была распространена и на центр страны. Нам удалось завербовать очень хороших агентов.
Большую поддержку нам оказали войсковые части ландвера, несшие охрану границ в Тироле и Каринтии; при них были созданы хорошо работавшие агентурные пункты. Совершенно ненормальное положение с прохождением почты с военными документами из южного Тироля в прибрежные области — Далмацию, Боснию и Герцеговину — через Италию было отменено еще год назад.
К сожалению, надзор за путешествующими итальянскими офицерами хромал потому, что министерство иностранных дел получало о них сообщения только тогда, когда они уже покидали пределы нашей страны. Однако мы не были настолько слепыми, «как представляли это сенсационные разоблачения Анджело Гатти в газете «Корриере делла сера» о разведывательной деятельности капитана де Росси. Что он вместе с другими присутствовал в разведывательных целях на маневрах в Каринтии, нам было известно. Впоследствии он должен был завербовать агентов в Галиции и у дунайских мостов, которые пришлось бы переходить в случае войны. Гатти хвастается хорошим разрешением этой задачи. Но удивительно, что эти агенты совершенно покинули итальянский генштаб весной 1915 г. Я не знаю, виноват ли в этом Шлойма Розенблат из Ржешова или Бенно Шефер из Черновиц. Особенно знакомы нам донесения Росси. Одно из них в конце 1909 г. кончалось следующими словами: «Укрепленные лагери Кракова, Львова и Перемышля находятся в состоянии видимого запустения, т.е. без охраны; это, однако, может быть следствием снега, выпавшего в значительном количестве». Это сообщение показалось нам более забавным, чем тревожным.
Старательно составленные донесения итальянского консула Сабетта в Заре, представлявшиеся им в Рим, могли оказаться гораздо более неприятными. Однако в отношении содержания его военных донесений мы были постоянно осведомлены.
Нападение на кассу «Банка кооператива» в Триесте, имевшее место в конце августа 1909 г., разоблачило одного весьма опасного итальянского шпиона. [32]
Громила начал не особенно хитро, ибо немедленно оказался среди трех подозрительных лиц. При домашнем обыске у сотрудника банка, а также у известного ирредентиста Иосифа Кольпи были найдены стилеты, шпаги и взрывчатые вещества, а кроме того, богатый набор инструментов для взлома и сотни фотоснимков с военных объектов, таблиц с военными данными и писем по знакомому нам условному адресу «Аливерти» и на имя полк. Негри — начальника итальянской разведслужбы.
В течение 6-летней шпионской деятельности Кольпи сделался неосторожным. Через несколько дней после ареста Кольпи монах Марко Мориццо вернул обратно в банк украденные 350 000 крон, являвшиеся, — как позднее хотел уверить Кольпи, — «принудительным займом для национального дела». Он сообщил, что деньги были ему переданы под строжайшей тайной от имени одного иностранного священника. После этого были арестованы также мать и сестра Кольпи, после настойчивого отрицания признавшиеся, что они узнали из спрятанной в грязном белье Кольпи записки, где находились деньги, и поторопились передать их профессору семинарии Допу Пецци. «Друзья» Кольпи были скоро разысканы. Их было всего 15 человек. Состоявшийся в Триесте суд оказался в высшей степени мягким. Кольпи даже удалось сохранить возможность переписываться с полк. Негри. Военный надзор также не оказал помощи, вследствие чего вся компания шпионов была переведена в Вену и передана в ведение советника высшего суда д-ра Шаупта. В целях дальнейшего выяснения я отправился вместе с последним в Триент и осмотрел укрепления Секстена, игравшие большую роль в процессе. После осуждения Кольпи за ограбление кассы на шесть лет тюремного заключения состоялся процесс о шпионаже, в котором я принимал участие в качестве эксперта. Обвинение в государственной измене было недостаточно обосновано и от него пришлось отказаться, так как существовало опасение, что у присяжных нельзя будет добиться никакого успеха.
В феврале 1910 г. события вынудили вновь усилить работу разведывательной службы, причем налицо была опасность столь ненавистных для графа Эренталя «серьезных дипломатических осложнений». В Сербии был арестован разведчик обер-лейтенант Раякович. Спустя лишь долгое время удалось добиться его освобождения — и то за взятку в несколько тысяч динаров некоторым высшим сербским чиновникам.
Так как для подготовки агентов на случай войны практиковалась посылка их на маневры соседних государств, то и эти расходы увеличили издержки на разведку против Италии и Сербии. [33]
Таким образам, на Россию опять оказалось возможным уделить лишь скромные средства. Впрочем, здесь до некоторой степени пришла на помощь Германия. При начальнике германской разведки полк. Брозе, а позднее при майоре Вильгельме Гейе, связь с нами стала еще боже тесной. Я несколько раз побывал в Берлине, а майор Гейе приезжал в ноябре 1910 г. в Вену. Результаты наших переговоров изложены в меморандуме — «организация службы разведки совместно с Германией».
К сожалению, работа лиц, завербованных разведывательным бюро генштаба для агентурной службы в России, была мало успешна. Только один из них оказал очень хорошие услуги, засняв важные объекты на железнодорожных и грунтовых путях. Мне удалось помешать предполагавшемуся переводу из Черновиц жандармского ротмистра Эдуарда Фишера, бывшего опорой нашей разведывательной службы. При все еще очень элементарном развитии разведывательной службы против России было необходимо по возможности сохранить стабильность личного состава.
В 1910 г. русская контрразведка арестовала двух германских агентов. Русские арестовали своего же подданного барона Унгерн-Штернберга по обвинению в использовании, им обсужденного на закрытом заседании Думы проекта закона о контингенте новобранцев. Они, конечно, приписали деятельность барона на счет Австрии, так как барон имел сношения с австрийским военным атташе майором графом Спаннокки. В действительности же ничего общего с нашей разведкой он не имел.
Усиление шпионской деятельности во время аннексионистского кризиса в 1910 г. увеличило до небывалых размеров количество судебных шпионских процессов. Вновь возобновил свою деятельность и профессионал-шпион Бартман. По отбытии своего первого наказания он снова был осужден на три с половиной года заключения в связи с шантажным письмом к тогдашнему начальнику генштаба ген. фон Бекку. Затем он вместе со своим другом Реннером появился в Ницце, где ему было дано задание местным французским агентурным бюро, направленное против Австро-Венгрии и Германии. Во время германских маневров в Силезии он неосмотрительно приблизился к майору Брозе (разведывательный отдел III б), был арестован, но затем оправдан государственным судом в Лейпциге.
После этого он в Герце сбрил себе бороду, поостриг усы и явился к французскому военному атташе в Риме в качестве итальянского агента против Австро-Венгрии и предложил «секретную карманную книжку австро-венгерского генштаба». [34]
За книгу, открыто продававшуюся всем в Вене, так называемую «Шпрингер», заглавную страницу которой он снабдил надписью: «Для строго секретного использования, господину…», он выманил у французов 1 200 лир.
Далее Бергман занялся мыловарением, служившим ему ширмой, а позднее он стал туристом и занялся обследованием итальянских укреплений в Венецианской области. Результатом этого была его работа «Оборона», в которой он рассказывал чудеса об изобретении одного итальянского капитана — о «форте будущего». С этой работой он явился к нашему военному атташе в Риме и начал вести переговоры, причем старался склонить нас к неосторожным замечаниям о наших военных приготовлениях. Потерпев неудачу в обоих случаях, он обратил свое внимание на Истрийские острова. Здесь на острове Луссин Пикколо он был нами арестован.
Надеждам Бартмана, что во время судебного разбирательства я стану сообщать сведения о нашем развертывании против Италии, за что он весьма охотно просидел бы в тюрьме долгое время, не удалось сбыться. Его защитник д-р Моргенштерн сделал попытку отвести меня как эксперта, ибо он опасался, что я буду стоять на той точке зрения, как и данная военным министерством суду экспертиза, которая, ему казалась, и была приговором. Я, конечно, был знаком с содержанием этой работы. Между тем Бартман был осужден не в связи с «экспертизой», a в связи с тем, что наши точные сведения о всех его условных адресах выявляли его как неисправимого шпиона. Письменная экспертиза военного министерства умышленно оставляла без внимания «форт будущего». Бартман решил этим воспользоваться и выдавать на суде свою «работу» «Оборона» за патриотический подвиг, пока я ему не доказал, что его чертежи являются копиями из труда австрийского полковника Виктора Тильшкерта, изданного в 1902 г.
Типичным шпионом-пройдохой был Герман Ганс Кордс. В начале декабря 1909 г. он представился нашему военному атташе в Лондоне в качестве многолетнего друга майора Дюпона и обвинил печально прославившегося Гофрихтера в шпионаже в пользу Франции. Позднее утверждал в одном письме, что он сдавал ядовитые письма на западном вокзале в Вене. Все были твердо убеждены в том, что Кордс был большим мошенником.
В сентябре 1910 г. к нашему военному атташе в Риме явился некто Лестер и сообщил, что он по заданию итальянского генштаба должен встретиться в Триесте с одним из австрийских морских офицеров. Так как он снова упомянул о своем знакомстве [35] с одним офицером генштаба, продававшим Франции документы, то мы немедленно догадались, что Лестер и Кордс — одно лицо. Он был принят в Триесте и приглашен в Вену, где полиция и установила, что он был уже приговорен к наказанию за мошенничество в Англии. Тогда взял его в работу судья высшего суда д-р Шаупп. Следствие продолжалось свыше года, так как Кордс постоянно сочинял новую ложь и клевету. Достаточно было ему увидеть в какой-то газете портреты полк. Скотта и капитана Карла Шнеллера, чтобы обвинить и их в шпионаже. Д-р Шаупт, не упоминавший в следственных актах его настоящей фамилии, чтобы по возможности дольше держать в секрете арест и не встревожить его соучастников, обращался с Кордсом очень хорошо и снискал к себе его доверие до такой степени, что Кордс открыл ему свою агентурную работу, никаких доказательств которой до сих пор не было возможности получить.
Наказанный в 1900 г. шпион Сария тоже отошел по пути мошенничества. В 1908 г. он обманул Россию, продав ей за 20 000 руб. не имеющие значения железнодорожные трафики. В целях дальнейшей эксплуатации русского атташе, полк. Ромейко-Гурко в Берне, он вошел в компанию с Эрзам-Стахелем и летом 1911 г., когда я находился в отпуске, попытал счастья у нас. Наша разведывательная служба купила у некоего Цулиани план Венеции. Мне это дело показалось подозрительным. Сравнение с прежними почерками Сарии выявило замечательное сходство. Я обнаружил, что в 1894 г. Сария служил в магазине деликатесов Цулиани. Он озадачил меня тем, что его последние письма приходили не только из Швейцарии, но и из Италии и даже из Австрии, в то время, как Сария, как было установлено, за последние годы не выезжал из Цюриха. Он пользовался услугами одного или нескольких третьих лиц. Повторная попытка надуть нас в 1912 г. успеха не имела, так как я тотчас узнал старую «фирму». Она была нами ликвидирована в сентябре 1914 г., и виновные предстали перед высшим судом в Цюрихе по обвинению в обмане Италии, Франции, России, Англии, Австро-Венгрии, Голландии и Бельгии. Парочка, однако, избежала наказания, и Сария снова мог фабриковать всякого рода фальшивки.
Тайный полицейский агент России Исаак Персиц, бывший во время русско-японской войны правой рукой руководителя «интимной разведки» и наблюдавший за капитаном графом Щептицким, также быстро скатился к мошенническому шпионажу, решившись в 1906 г. предложить разведывательному бюро генштаба документы одного офицера русского генштаба. Когда [36] зимой 1909–1910 гг. он появился в Галиции, мы могли его выслать только в Италию, так как все остальные страны отказывались его принять.
Впрочем, по личному опыту должен сказать, что не следует слишком торопиться с причислением того или иного агента к мошенникам. Один из наилучших моих агентов предложил мне при первой же встрече, ради которой я совершил далекое путешествие, совершенно нестоящий документ — секретную инструкцию. Может быть, он сам переоценил значение своего предложения или представил его более важным только для того, чтобы завязать деловую связь. Впоследствии он работал великолепно и не делал ни малейшей попытки навязать мне малоценные веши.
Многие шпионы были захвачены в Галиции « там же преданы суду. Среди них был русский солдат Новоселов, выдававший себя за дезертира, затем Дофжанский, внук надворного советника, стяжавшего себе в 80-х годах прошлого столетия печальную славу русофильского агитатора, государственного изменника и шпиона. Русская «охранка» (политическая полиция), работавшая как (внутри государства, так и за границей и очень часто прибегавшая к содействию наших властей, пользовалась поездками своих агентов в Галицию для разведывательных целей. Так нам стала известна вдова русского подполковника Софья Владимировна Короткая, действовавшая как третье лицо.
С большим трудом удалось уличить этих агентов, и в 1910 г. двое из них — Декирт и Козловский — не избежали суда. Благодаря процессу против жившего на пенсии главного надзирателя пограничной стражи Владимира Вержбицкого, выяснялось, что на службе России находился быв. австрийский почтовый чиновник Филемон Стечишин, директор целой шпионской компании. Его самого и его любовницу-помощницу нам поймать не удалось, и только его жена попала в руки полиции.
Замечательный случай был с одним: «глухонемым», часто проживавшим в качестве рисовальщика во всех укрепленных пунктах Галиции. Его личность не могла быть установлена, но один свидетель узнал его, как агитатора, которого он видел в Киеве. Его заявления о том, что он неграмотен, были опровергнуты, и это давало основания предполагать, что он симулянт. После 8-месячного следствия во Львове он был оправдан. Вообще в то время обращали на себя внимание мягкие приговоры полицейских судов. Теперь я просмотрел дела и нашел их необычно скудными. [37] Существенным данным не придавалось никакого значения. Если обвиняемый давал ложные показания, то ему верили, и процесс заканчивался. Впервые перелом был достигнут с назначением в состав суда постоянных военных экспертов. Однако в южном Тироле и это не помогало. Местные жители всегда помогали шпионам, находившимся на службе соплеменной Италии. Мы, благодаря содействию одного богемского музыканта, оказались в состоянии основательно надуть русский разведывательный пункт в Киеве, имевший главным образом своим назначением политическую обработку Галиции и Буковины. Этот музыкант похвастался в Киеве своим знакомством с обремененным долгами австрийским офицером генштаба. Он для вида дал себя завербовать в качестве шпиона, затем явился в русскую полицию за некоторыми «справками». Этот последний поступок окончательно укрепил доверие к нему начальника киевской разведывательной службы полковника Маринско. {5} После этого киевский полковник приказал организовать свидание мнимому австрийскому офицеру генштаба свидание с одной красивой женщиной в Праге, которая должна была дать ему дальнейшие указания. Это удалось блестяще. Офицер генштаба, женщина, фотография которой вскоре украсила нашу коллекцию, и музыкант съехались в Праге. Первому было предложено посетить русского полковника Линдау. Подполковник Милан Ульманский, выдававший себя за майора, действительно нашел на месте свидания полковника с его характерным шрамом на лице и обогатил наши сведения о методах киевского шпионажа. Богемский же музыкант был вынужден «переменить климат» и впоследствии повысился на должность капельмейстера черногорской военной капеллы. Лишь позднее выяснилось, почему порвалась быстро и внезапно столь много обещавшая связь фальшивого майора Генштаба с полковником. Мы имели у себя в разведывательном бюро предателя, раскрывшего русским нашу затею.