В конце апреля 1915 г. Югославянский комитет в Париже во главе с хорватами А. Трумбичем и Ф. Супило провозгласил своей целью создание федеративного югославского государства в составе Хорватии, Славонии, Словении, Далмации, Боснии-Герцеговины, а также Триеста. На часть названных территорий претендовали итальянцы.
Рим решительно возражал против образования единого югославянского государства под эгидой Сербии, настаивая на создании независимой Хорватии. Однако полностью пренебречь сербскими интересами Запад все же не мог себе позволить и потому в августе 1915 г. три союзные державы – Англия, Франция и Россия – выступили в Нише с заявлением о своем согласии “подарить” Сербии следующие, не принадлежащие им территории: Бачку (часть будущей Воеводины), Славонию, значительную часть Далмации (от мыса Планка до р. Дрина) с городами Дубровник, Сплит и Котор, а также всю Боснию-Герцеговину целиком. Решение вопроса о Хорватии и городе-порте Фиуме (Венгрия) было отложено. Западные демократии вместе с царской Россией распоряжались чужими землями и целыми странами, как своей собственностью.
В 1916 г. после разгрома сербской армии между правительством Пашича и Югославянским комитетом обострились принципиальные разногласия из-за соперничества за гегемонию в югославянском объединительном движении: речь шла о двух противоположных путях объединения. Комитет, в противоположность Пашичу, отвергал, по словам одного из его лидеров Л. Тумы, “идею гегемонии одной национальности над другой и основывал государственную идею югославизма на принципе равноправия всех входящих в Югославию народов. Мы не хотим ни австрийской, ни сербской Югославии, а Южно-славянскую Югославию”.
Все же при очевидных проявлениях великосербского гегемонизма хорваты-югослависты перед лицом угрозы итальянской экспансии вынуждены были продолжать сотрудничество с правительством Сербии. В сентябре 1917 г. прозвучало публичное заявление итальянского адмирала, командующего флотом, американскому журналисту о необходимости присоединить к Италии после окончания войны Истрию, Триест, Далмацию.
С другой стороны, и Пашич нуждался в хорватской поддержке, чтобы в переговорах с Западом иметь возможность “легитимно” выступать от имени югославян Австро-Венгрии. С этой целью и была созвана конференция Пашича с Югославянским комитетом во главе с Трумбичем и Супило на острове Корфу, где находилось правительство оккупированной Сербии в июне-июле 1917 г. В обнародованной декларации политической целью югославян провозглашались уничтожение Австро-Венгрии и создание югославянского государства в качестве бастиона на пути германизма! Однако политические партии в самой Хорватии корфскую декларацию отклонили, увидев в ней торжество “великосербской идеи”. А хорватские войска попрежнему стойко сражались за кайзера и Монархию на итальянском фронте.
Призывы и лозунги эмигрантских деятелей к уничтожению Австро-Венгрии не нашли поддержки у руководства национальных движений в самих странах и землях Монархии; их требования по-прежнему не шли дальше объединения чешских земель в одно административное целое с предоставлением Чехии равных с Венгрией прав, а словацким землям – автономии в составе королевства Венгрии. И все это только после окончания войны. Ни о каком уничтожении Австро-Венгрии и упоминания не было. Такую же позицию выражала Майская декларация Югославянского клуба рейхсрата от 30 мая 1917 г., зачитанная лидером словенской фракции А. Корошецем под бурные аплодисменты и восторженные крики одобрения: “Мы требуем объединения всех земель Монархии, населенных словенцами, хорватами в одно самостоятельное государственное образование под скипетром Габсбургской династии, свободное от всякого чужого национального господства и построенное на демократической основе”. При этом преследовалась двоякая цель – устранить не только угрозу “германизма” и “мадьяризма”, но и “великосербизма”.
Характерная особенность всех этих планов – стремление повторить опыт Австро-Венгерского соглашения 1867 г. и добиться статуса дуалистической Венгрии. В таком же духе был составлен проект нового статуса Галиции, подготовленный Польским клубом австрийского рейхсрата в 1917 г. Выдвижение проектов федерализации Монархии неизменно сопровождалось изъявлением верности и лояльности династии Габсбургов и заверениями в поддержке военных усилий империи со стороны подавляющего большинства общественных и политических организаций славян.
Так или иначе, до сентября 1918 г. видимых признаков организованных сепаратистских движений ни в самой Австрии, ни в Венгрии не наблюдалось. Тем не менее неурегулированность национальных отношений, очевидное недовольство многих народов своим положением, сказывались на боеспособности австро-венгерской армии с каждым годом войны все больше. Только в России военнопленных чехов и словаков насчитывалось около 350 тыс. человек. Солдаты и даже офицеры славяне, чешские и словацкие солдаты испытывали симпатии к России и предпочитали сдаваться при каждом удобном случае в плен, чем сражаться “за кайзера и Монархию” до последнего патрона. Да и мадьяры тоже охотно сдавались в плен. В русском плену перед Брест-Литовским миром было около полумиллиона венгерских солдат и офицеров.
Наиболее известным случаем сдачи стал переход на сторону России более 2 тыс. солдат и офицеров 28-го Пражского полка вместе с оружием и амуницией. Правда при формировании чехословацких частей в России возникало множество военно-политических и юридических проблем, так как использование труда военнопленных при ведении боевых действий против своей страны противоречило статьям 6 и 23 Гаагской конвенции о законах и обычаях войны.
С лета 1917 г. в умонастроениях славян и других народов империи наметился перелом: все отчетливее стали проявляться разочарование в империи Габсбургов, неверие в ее способность гарантировать совместное существование и необходимую безопасность населяющим ее народам.