В январе 1917 г. Карл с ведома и согласия Чернина решился на неординарные действия. Он дал поручение своей теще, собравшейся в Швейцарию, встретиться там с ее сыновьями, принцем Сикстусом и Ксавье Бурбон-Парма, офицерами бельгийской армии, страны, с которой Австро-Венгрия находилась в состоянии войны. В феврале в Швейцарии, в Невшателе произошла первая встреча и предварительные переговоры братьев с близким другом и доверенным лицом кайзера графом Тамашом Эрдеди. 5 марта Сикстус был принят в Париже президентом Пуанкаре, который одобрил попытку компромиссного мира. 23 марта на вилле того же Эрдеди в Лаксенбурге (южное предместье Вены) произошла первая встреча братьев с императорской супружеской парой. На следующий день – вторая. Карл передал им письмо без даты, но отредактированное не позднее 23-24 марта им самолично. Роберт Канн предполагает, что оно, возможно, было составлено на основе наброска, сделанного Сикстусом. Существует и другая версия, что автором проекта письма был Чернин. Последняя, однако, не подтверждается последующими событиями, в ходе которых стало очевидно, что министр был посвящен не во все планы императора.
Этот наделавший много шума документ вошел в историю как “Письмо Сикстуса”. Письмо фактически было адресовано главе вражеского государства. В нем император-король просил своего родственника передать президенту свое и народов империи восхищение традиционной храбростью солдат французской армии, стойкостью и духом самопожертвования всего французского народа.
“Мою империю с Францией“, – писал Габсбург, – “фактически не разделяют никакие действительно противоположные интересы”. Исходя из этого, он выражал готовность “всеми силами поддерживать и использовать все мое личное влияние на моих союзников, дабы выполнить справедливые французские требования в отношении Эльзаса-Лотарингии”.
Речь в письме шла также о восстановлении Бельгии в качестве суверенного государства и возвращении ей всех ее колоний и о судьбе оккупированной Сербии. “Суверенитет Сербии будет восстановлен, и мы готовы, в подтверждение нашей доброй воли, гарантировать ей выход к Адриатическому морю и далеко идущие экономические уступки”, – писал монарх. Но лишь при одном-единственном условии: чтобы “королевство Сербия в будущем избавилось от всякого объединения или союза с политической тенденцией, направленной на раздробление Монархии… чтобы она лояльно и всеми имеющимися в ее распоряжении средствами воспрепятствовала всякой политической агитации подобного характера в самой Сербии и вне ее границ”.
О России же, только что пережившей революцию, в письме говорилось скупо и сдержанно: “Новейшие события в России побуждают меня подождать окончания формирования законного правительства, прежде чем я выскажусь по этому пункту”.
В дальнейшем австро-венгерская дипломатия, и в первую очередь сам Чернин, решила воспользоваться ослаблением международных позиций России вследствие Февральской революции для того, чтобы реализовать свой вариант прекращения войны: Берлину предложили в качестве компенсации за Эльзас-Лотарингию Русскую Польшу и Русскую же Курляндию в придачу.
Письмо Сикстус получил лично от кайзера вечером 24 марта перед отъездом из Вены. О его содержании министр иностранных дел не был даже информирован.
Однако о необычной и “нелегальной” переписке Карла вскоре стало известно в Берлине. Вена вынуждена была оправдываться перед союзником. Чернин сделал это весьма неуклюжим образом. В публичном выступлении 2 апреля он признался в том, что с Францией действительно ведутся мирные переговоры, но они, утверждал Чернин, прерваны будто из-за отказа Монархии дать согласие на присоединение Эльзаса-Лотарингии к Франции. Возмущенный явной ложью французский премьер Ж. Клемансо 16 апреля в ответ опубликовал текст письма.
На головы Габсбургов обрушился град упреков в неверности и предательстве, в том, что они де нарушили “священную заповедь” о “тевтонской верности” и братстве по оружию. Между тем сама Германия поступила точно так же и даже парой месяцев до того, как началась челночная дипломатия пармских Бурбонов. Так в ответ на президентское послание от 18 декабря 1916 г. немцы за спиной австрийцев передали правительству США свои условия мира, в которых интересы союзников никак не были обозначены. Это вполне естественно, слишком многое разделяло две континентальные империи, слишком различны были их интересы, слишком велики разногласия между ними.
В 1917 г. Берлин и Вена кардинально разошлись по одному из острейших вопросов первой мировой войны – по вопросу тотальной подводной войны, которую затеяла германская военщина, чтобы добиться решающего перевеса над своими противниками. Именно неограниченная подводная война, которую развернула Германия, сделав вступление в войну США неизбежной, послужила причиной перерастания европейской войны в мировую.
Догадываясь о возможных катастрофических последствиях ужесточения подводной войны, в особенности ее распространения на Средиземное море, Карл (и граф Чернин на первых порах) решительно возражал против осуществления германских планов.
12 января, в день, когда другие участники коронного совета проявляли готовность дать свое согласие топить все суда без разбора и на Средиземном море, по поручению императора-короля министр довел до сведения германского правительства желание Австро-Венгрии участвовать в принятии решения о подводной войне. А. Циммерманн, новый шеф внешнеполитического ведомства на Вильгельмштрассе, представил дело так, будто речь идет только о попытке оказать давление на Англию, что США, угрожая войной, просто блефуют, они ничего не успеют сделать, так как англичане, потеряв несколько сот тысяч брутто-тонн тоннажа максимум за полгода, пойдут на мировую. Однако Карл остался непреклонным.
Тогда в Вену в сопровождении Циммерманна срочно прибыл сам автор идеи подводной войны адмирал X. Хольтцендорф, германское подобие британского первого лорда адмиралтейства. Принять его император отказался наотрез. Но потом, после личной интервенции царственного брата Гогенцоллерна из Берлина, Карл все же принял адмирала, но в частной аудиенции. Выяснилось, что германский флот получил приказ выйти в море еще 9 января и для радиотелеграфа он уже недосягаем. Габсбургская держава была таким образом поставлена своей верной тевтонской союзницей перед fait accompli. Объявленная Германией тотальная подводная война не только ускорила вступление в войну США, но и похоронила австрийскую мирную инициативу, сделав невозможным и бессмысленным дальнейшие переговоры.
Тем не менее, Австро-Венгрия пыталась дистанцироваться от своего могущественного союзника. В апреле 1917 г., когда германские подводные лодки без разбора топили все, что плавало на поверхности. Карл издал приказ, запрещавший подводным лодкам австро-венгерского флота атаковать санитарные (госпитальные) суда противника с опознавательными знаками красного креста на белом полотнище (Характерно для прусско-германского милитаристского мышления: этот приказ вызвал искреннее непонимание в Германии).
После вынужденной отставки Чернина ведомство по иностранным делам на Бальхаузплац вновь возглавил Буриан.
В ходе войны неуклонно усиливалась зависимость Монархии от Германии, и, в конце концов, она заняла прочное место младшего партнера кайзеровской Германии в блоке Центральных держав, потеряв волю и способность вырваться из цепких объятий “старшего брата”. Не смогли переломить ситуацию в пользу Австро-Венгрии и призрачные военно-политические успехи Центральных держав на Восточном фронте – разгром русских армий, выход из войны России, главной соперницы Монархии, участие австро-венгерских войск в оккупации значительных территорий на Украине.
Ход истории определяла Антанта, и никакие мирные инициативы и маневры Центральных держав уже не могли изменить его. К тому же в окружении Карла не исключали возможности германского вторжения в случае осложнений с могущественным соседом. Известно было высказывание главного немецкого стратега фельдмаршала Гинденбурга, который говорил, что мечтает о том дне, когда он сможет командовать армией, которой будет отдан приказ маршировать в Богемию! Нет сомнения в том, что германской военщине, достаточно могущественной, чтобы летом 1917 г. свалить Бетмана-Гольвега и посадить на его место свою креатуру – Михаэлиса, не стоило бы большого труда реализовать мечты своего кумира. Мысли “призвать к порядку” австрийцев вторжением германских дивизий в союзную империю не чужд был и сам Вильгельм.
Принц Готфрид Хоенлое, австро-венгерский посол в Берлине, доносил в Вену, по словам Чернина, что “Кайзер Вильгельм сказал ему (послу. – Т.И.), что некоторые тайные интриги двора (венского. – Т.И.) могут убедить его (Вильгельма. – Т.И.) маршировать в Австрию и занять Прагу”. Разразился небольшой скандал. Негодующий посол тем же донесением попросил отставку. Чернин тоже. Оба они, как ни странно, негодовали не по поводу угрозы Вильгельма, а по поводу того, что проводились важные переговоры без ведома и согласования с министерством иностранных дел. Надобность в двойной отставке отпала после, как утверждал позднее Чернин, обещания Карла действовать с ним согласованно. Конечно же, трения между монархом и его министром, как и несогласованность их действий, не были этим устранены, хотя оба добивались одной общей цели – вывести Монархию из войны и заключить мир на основе статус-кво. Министру, конечно, приходилось труднее.
Чернину 1 августа пришлось дать объяснения новому германскому канцлеру и заверить его в неспособности Австро-Венгрии нарушить клятву верности, она будет до конца стоять или падет вместе с союзником. Пришлось, кроме того, обещать в дальнейшем не предпринимать в поисках мира никаких шагов без предварительного согласования с Берлином. Пользуясь стесненным положением Монархии, Михаэлис намекнул на желательность присоединения австрийской Силезии к Германии с тем, чтобы установить прямое железнодорожное сообщение между Германией и Венгрией.
В проигрышной ситуации, когда все козыри были на руках германского партнера, Чернин старался представить дело так, будто в компромиссном мире Германия заинтересована не менее чем Австро-Венгрия. Поэтому ради этой цели последняя готова пожертвовать Галицией, если Германия откажется от Эльзаса-Лотарингии! Карл 20 августа счел нужным лично обратиться к германскому кронпринцу с предложением продолжить переговоры об Эльзасе, полагая, что именно его решение может открыть путь к миру.
“Я испытываю постоянный страх от мысли, что народы заключат мир через головы своих государей, а это было бы равносильно смерти монархического принципа. (Послемартовская Россия продемонстрировала это вполне впечатляюще. – Т.И.) Начнут славяне и немцы, им трудно будет противостоять соблазну горячо желанного мира”.
В том же письме главе внешнеполитического ведомства было дано указание
“энергично сказать (статс-секретарю министерства иностранных дел Германии. – Т.И.), что мы нуждаемся в мире. Мы больше не в состоянии дать пополнение армии. Сегодня мы можем сказать, как и до сих пор постоянно подчеркивали, что мы абсолютно не способны восполнить большие потери. И мы неумолимо катимся вниз, несмотря на все пирровы победы”.
По расчетам монарха Австро-Венгрия была в состоянии вести войну более или менее “нормально” только до ноября, а ранней весной 1918 г., в случае, если зимой не удастся заключить мир, не выдержит новых наступательных операций и будет повержена. Трезво император-король расценивал и ситуацию, сложившуюся в германо-австро-венгерских отношениях. “Уклониться от союза” он считал практически уже невозможным, ибо, по его мнению, такая попытка приведет к конфликту с Германией, во-первых, а во-вторых, “наши бравые немцы и мадьяры не перенесут этого”.
Карл был абсолютно прав в обоих своих предположениях. Ибо ни в одной из ведущих стран – участниц войны внешняя политика не была до такой степени производной функцией от политики внутренней, как в империи: оба доминирующих этноса, как австрийские немцы, так и мадьяры, могли сохранить свой статус в империи, только опираясь на Германию. Союз с ней сделался важнейшим фактором сохранения Дунайской империи. Поэтому ничего другого не оставалось, как продолжить попытки убедить Берлин в необходимости территориальных уступок Антанте, а также поддерживать контакты с ее представителями.
Платформа дальнейших переговоров, предназначенная в первую очередь для германского союзника, сводилась к следующим основным положениям. Австро-Венгрия готова сражаться “до последнего дыхания” за сохранение “европейской Германии”, но не за колонии, какие-либо завоевания или торговые преимущества; Берлин должен выступить с заявлением о том, что Германия без всяких условий отказывается от Бельгии и готова вести с Францией переговоры по поводу Эльзаса-Лотарингии. Взамен Австро-Венгрия в качестве компенсации уступит Германии австрийскую Силезию, требуя для себя только гарантию своей территориальной целостности. В случае отклонения этих предложений, династия возвращает себе свободу рук, включая заключение сепаратного мира с враждебной коалицией.
От новых контактов с Веной не отказались и англо-французские союзники, несмотря на оглушительный провал миссии братьев Сикстусов.