[103] Статья посвящена проблеме военного плена во время Первой мировой войны. Раскрывается история расположенного в поселке Дарница (в настоящее время часть Киева) лагеря военнопленных, который существовал с весны 1915 г. и через который прошла большая часть военных пленников Центральных Держав.
Когда в 1992 г., вскоре после распада СССР, двери русских государственных архивов широко отворились в том числе и для иностранных исследователей, стала возможной разработка научной темы о военнопленных Первой мировой войны, судьбы и численность этих людей. К открытию русских архивов этот вопрос мог исследоваться на широкой, солидной документной основе только в западных странах, где доступ к материалам не ограничивался (Этой возможностью впервые широко воспользовался американский историк Джеральд Девис. См. его статьи: Deutsche Kriegsgefangene im Ersten Weltkrieg in Russland // Militärgeschichtliche Mitteilungen. — 1982. — № 31. — S. 37–49; National Red Cross Societies and Prisoners of War in Russia, 1914–1918 // Journal of Contemporary History. — 1993. — № 28 [1]. — P. 31–52; The Life of Prisoners of War in Russia 1914–1921 // Essays on World War I. Origins and Prisoners of War. — New York, 1983. — P. 163–196). В СССР и отдельных странах Варшавского договора, в частности в ГДР и Венгрии, с конца 1960-х гг. также исследовалась тема военнопленных в царской России и Центральных государствах, но тогдашних историков, фактически, интересовало один-единственный вопрос: участие военнопленных в революционных движениях в той стране, где их удерживали. О реальных судьбах и положении пленников, их проблемах, специфике плена в отдельных странах, и, прежде всего, в царской России и ранней РСФСР они должны были молчать. Поэтому справедливо будет утверждать, что подробности о пленных в России мы начали узнавать только с конца 1990-х гг., когда появились первые статьи и монографии, подготовленные на основе документальных источников из русских архивов (Среди первых работ западных историков, написанных на материалах российских архивов — монографмя итальянского исследователя Марины Росси (Rossi M. I prigionieri dello zar. Soldati italiani dell’esercito austro-ungarico nei lager della Russia 1914–1918. – Milano, 1997). Из российских авторов следует выделить Евгения Сергеева (Сергеев Е. Русские военнопленные в Германии и Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны // Новая и новейшая история. — 1996. — №4. — С. 65–78; Sergeev E. Kriegsgefangenschaft aus russischer Sicht. Russische Kriegsgefangenschaft in Deutschland und im Habsburgerreich 1914–1918 // Forum für osteuropäische Ideen- und Zeitgeschichte. — 1997. — №2. — S. 113–135). См. также статьи Райнгарда Нахтигаля (Nachtigal R. German Prisoners of War in Tsarist Russia: A Glance at Petrograd/St. Petersburg // German History. — 1995. — № 13 (2). — P. 198–204; Idem. Seuchen unter militärischer Aufsicht in Russland: Das Lager Tockoe als Beispiel für die Behandlung der Kriegsgefangenen 1915/1916 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. — 2000. — № 48. — S. 363–387)).
Автор глубоко исследовал вопрос военнопленных в России во период Первой мировой войны, имеет ряд публикаций о разных его аспектах. Данная статья посвящена важной и неотъемлемой части всемирной истории — Дарницкому лагерю, через который (с весны 1915 г.) прошли большинство военнопленных Центральных Держав. В частности, судьба привела сюда таких известных лиц, как чешский писатель Ярослав Гашек, венгерские коммунисты-интернационалисты Белла Кун и Имре Надь, австрийский литератор Гаймито фон Додерер, а также, вполне вероятно, будущий югославский президент Иосиф Броз Тито. Первый руководитель Чехословакии Томаш Масарик как политический эмигрант посещал в 1917 г. лагерь, чтоб вести там пропаганду среди своих соотечественников.
В начале XX в. никто не мог даже подумать, что небольшое дачное село Дарница, отделенное от Киева руслом Днепра, вскоре станет частью будущей столицы независимой Украины. На планах и схемах города, составленных к началу Первой мировой войны, его даже не наносили. О Дарнице заговорили во времена войны, поскольку именно здесь решались вопросы жизни и смерти большого количества людей. С началом боевых действий Киев стал важным тыловым пунктом русского Юго-Западного фронта. До войны в городе располагался штаб Киевского военного округа, который с августа [104] 1914 г. приобрел статус прифронтовой зоны, которая включала Волынскую, Подольскую, Киевскую, Черниговскую, Курску и Харьковскую губернии — большинство этих территорий находились под особенной военной юрисдикцией (Отечественная история: Энциклопедия. — Т. 1. — М.: 1994. — С. 433–434 (ст. «Военный округ»); Российский государственный военно-исторический архив (дальше — РГВИА). — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 4. — Л. 14–15; Florinsky M. The End of the Russian Empire. — New Haven, 1931. — Р. 69–72; Кавтарадзе А. Войсковое управление генерального штаба русской армии // Военно-исторический журнал. — 1978. — № 6. — С. 76–82.). Такое важное значение Киев приобрел главным образом благодаря военной логистике, а именно Печерской крепости и железнодорожному узлу. В подавстрийской Галиции и Буковине, а также в подроссийской Волыни армии русского Юго-Западного фронта воевали против австро-венгерских войск, которые также были многонациональными, имея в своих рядах, в частности, значительную часть военнослужащих юго- и западнославянских национальностей, многие из которых симпатизировали неославизму и русофильству.
Некомпетентность военного командования и слабость вооруженных сил Австро-Венгрии привели к тому, что императорская австрийская и королевская венгерская армии на Восточном фронте в боях, которые продолжались на польских землях, а с августа в 1915 г. — к северу от реки Припять, потеряли пленными намного больше солдат, чем их немецкие союзники. За годы Первой мировой войны в русском плену оказалось 2,4 млн воинов армий Центральных Держав, из которых приблизительно 2,1 млн составляли австрийцы (Brandstrom E. Unter Kriegsgefangenen in Russland und Sibirien, 1914–1920. — Leipzig, 1927/1931. — S. 16) (для сравнения: немцев попало в плен только 170 тыс.). Судьбу австрийцев разделили около 80 тыс. турков и нескольких сотен болгар, которых перебросили с других участков фронтов. Поскольку с 1915 г. на австро-русском театре боевых действий немецкие и австрийские войска воевали вместе (немцы были направлены в Галицию на подкрепление), то в плену в целом оказалось около 40 тыс. немцев из общего количества пленные 170 тыс. лиц (Nachtigal R. Russland und seine österreichisch-ungarischen Kriegsgefangenen 1914–1918. — Remshalden, 2003. — S. 16, 82).
После Германии, где в течение Первой мировой войны сконцентрировалось почти 2,5 млн военнопленных из стран Антанты, царская Россия стояла на втором месте по численности военных пленников. При этом она значительно опережала Австро-Венгрию, которая со своими 1,9 млн пленных занимала третье место. Да, до октября 1917 г. в Россию прибыло 2,4 млн военнопленных, но из них 400 тыс. умерли уже за первые два года войны — прежде всего от таких инфекционных болезней, как тиф, дизентерия и пневмония. Это значит, что реально одновременного количества 2,4 млн военнопленных за время войны Россия никогда не достигала. Напротив, через выбытие разных категорий пленных, которых русское руководство «освободило» из плена или послало в такие союзные страны, как Сербия, Италия, а в дальнейшем и Румыния, можно сделать вывод, что в русском плену одновременно находилось, как кажется, не больше 1,9 млн солдат Центральных Держав (Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария). Военному ведомству царской России до конца войны так и не удалось обеспечить удовлетворительные условия содержания этой массы людей. Однако уже в октябре 1914 г. была внедрена система привилегий для пленных через сортировку их по категориям благонадежных и неблагонадежных в соответствии с национальностью каждого пленника. Подобная «национальная политика», которую продолжало и Временное правительство (особенно относительно австро-венгерских военнопленных), имела разные военные и политические цели, которые стали предметом внимательного изучения заграничной и русской историографии, особенно в течение последних восемнадцати лет — с момента открытия русских архивов (в 1992 г.) для западных историков.
Военнопленные австро-венгры после боев в Карпатах
В системе военного плена Российской империи город Киев, а вскоре и поселок Дарница, играли чрезвычайно важную роль, поскольку сюда прибывало огромное количество военнопленных Центральных Держав. Относительно повезло тем, которые сразу после захвата в плен были доставлены в Киев товарными поездами тремя железнодорожными направлениями: через Люблин–Холм–Ковель, Львов–Дубно–Шепетовку или Тернополь–Проскуров–Винницу (Проскуров — теперь г. Хмельницкий, центр одноименной области Украины). Поездка длилась не один день. Сохранились немало рассказов бывших пленных, которые нередко часть этого пути, особенно от линии фронта к ближайшей большой железнодорожной станции, были вынуждены преодолевать пешком, добравшись, наконец, до Киева истощенными и даже больными.
Из более чем 2 млн пленных, которых доставили с фронта, приблизительно 1,8 млн лиц было суждено или быть ввезенными в подроссийскую Украину, или же проехать транзитом через украинские земли (По подсчетам автора (см.: Nachtigal R. Russland und seine österreichisch-ungarischen Kriegsgefangenen. — S. 80–81)). Путь подавляющего большинства из них пролег через Киев. В первые девять месяцев войны, которые отличились огромными потерями с обеих сторон воюющих, в Киеве (район Печерской крепости) было обустроено приемно-сборный пункт для военнопленных (РГВИА. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 433, 434; Оп. 4. — Д. 1474, 1503). Его полностью хватало в течение первых зимних месяцев войны, когда австрийская и русская стороны противостояли друг другу в кровавой позиционной Карпатской битве. В то время солдаты армий Центральных Держав попадали в плен относительно редко. Но когда 22 марта 1915 г. капитулировала австрийская крепость Перемышль, ситуация резко изменилась. Начиная с 25 марта в течение шести недель в глубь России было отправлено 118 тыс. пленных австрийских военнослужащих, к которым добавились пленники, захваченные на фронте в Карпатах (Там же. — Ф. 2148. — Оп. 3. — Д. 41-б; Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 439; Оп. 4. — Д. 1503).
Часть контингента пленных вообще не доставили в Киев, сразу направив их через Беларусь к Москве, а затем дальше на восток. Невзирая на это, Киевское тыловое управление пришло к выводу, что размеры Печерской крепости больше не отвечают заданием сортировки тысяч пленных, многие из которых были поражены инфекционными и другими заболеваниями или ранены (уже на конец 1914 г. сюда ежедневно прибывало по 5 тыс. пленных, из которых около 10% составляли больные, которые нуждались в лечении в военном госпитале). Стоит заметить, что во время Первой мировой войны, противоборствующие стороны достаточно гуманно относились к больным или раненным пленным, по крайней мере русские источники того времени свидетельствуют, что их лечили, в частности, в госпитале Печерской крепости. Многих, не дождавшись полного выздоровления, отправляли в глубь России, поскольку были нужные места для новых пленных (Киев, как и раньше, оставался важным пересылочным пунктом). Со временем, в связи с переполнением фронтовых пунктов приема военнопленных и интернированных в европейской части России, было принятое решение посылать массу вновь прибывших пленных в Сибирь и Среднюю Азию. Захваченные австрийские военнослужащие славянских национальностей считались «благонадежными» и имели привилегии в сравнении с другими военнопленными, поэтому их оставляли на территории европейской России (Там же. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 433. — Л. 83, 189. Про национальную политику российского руководства в прифронтовой зоне Украины см.: Hagen M. von. War in a European Borderland. Occupation and Occupation Plans in Galicia and Ukraine. 1914–1918. — Washington, 2007. — P. 23–53; Бахтурина А. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.). — Москва , 2004. — С. 117–208). Это позволяло подданным монархии Габсбургов, в первую очередь западным и южным славянам, избежать многонедельных переездов при условиях холодной русской зимы в неприспособленных «телятников» (Имеются в виду железнодорожные вагоны, использовавшиеся для транспортировки военнопленных).
Киевский железнодорожный узел по данным австрийского генерального штаба (1918 р.). Черным квадратом, возможно, обозначен Дарницкий лагерь веннопленных (источник: Österreichisches Staatsarchiv — Kriegsarchiv (Австрийский государственный архив, военный отдел). — Generalstab Kart. 909)
В начале лета 1915 г., именно учитывая медико-санитарные причины, на небольшой станции Дарница Московско-Воронежско-Киевской железной дороги (левый берег Днепра) были созданы новый изоляционно-пропускной пункт, необходимость обустройства которого чувствовалась уже достаточно долгое время. До этого функции изоляционно-сортировочного пунктов для пленных выполняли несколько стационарных товарных поездов, которые стояли на станциях Киев-I (Пост-Волынский, в настоящее время Киев-Волынский Юго-Западной железной дороги) и Киев-II Товарная (в настоящее время Киев-Московский). Вторая была расположена относительно недалеко от крепостного военного госпиталя.
Упомянутые пропускные пункты оказались временными и были полностью переполнены по прибытии первых «перемышлян» — так называли австрийских военнопленных, захваченных в крепости Перемышль. Пропускной пункт на станции Киев-I, даже невзирая на большую опасность возможного инфекционного [106] заражения гражданского населения Киева от поездов с пленными, продолжал работать по-старому, особенно относительно больных, которых перевозили в военный госпиталь трамваем по Караваевской улице. Кроме этого, за период с 17 по 23 марта начальник киевского эвакуационного пункта сообщил о доставке еще 6,6 тыс. военнопленных. Значительной проблемой продолжала оставаться дезинфекция и дезинсекция военнопленных. Крепостной госпиталь принимал в эти месяцы в среднем по 2 тыс. больных из числа пленных. Остальные, не тяжелобольные, принимались другими изоляционными пунктами. Приблизительно половина больных страдали инфекционными желудочно-кишечными заболеваниями, четверть — другими инфекционными заболеваниями и только у 25% военнопленных не было обнаружено никаких инфекционных болезней. В этот период Киевскому отделу эвакуации пришлось в полной мере столкнуться с проблемой переполнення больниц, которую попробовали решить путем вынужденной выписки пленных, большинство из которых еще не полностью выздоровели.
В апреле 1915 г. в Киев прибыло свыше 100 тыс. пленных австрийской армии, а еще через несколько недель новый сборно-пересылочный лагерь в Дарнице был готов к приему военнопленных. В соответствии с документами, лагерь был открыт 14 июля 1915 г., хотя, достовернее всего, он стал принимать военнопленных на несколько недель раньше (РГВИА. — Ф. 1759. — Оп. 4. — Д. 1503; Оп. 3. — Д. 449–450, 460). Место его расположения (малозаселенная местность Черниговской губернии (все левобережье в районе Киева относилось к Черниговской губернии)) давало несколько существенных преимуществ — здесь было достаточно продовольствия, лагерь лучше отвечал требованиям санитарной и полицейской безопасности и находился на пересечении железнодорожных магистралей, что имело важное значение для эвакуации пленных на восток, вглубь Российской империи. Таким образом, связанная с Киевом цепным и железнодорожным мостами Дарница была надежным местом содерживания военнопленных.
В начале войны здоровые пленные могли свободно передвигаться по территории города. Некоторые из привилегированных пленников, прежде всего из австрийских славян, пользуясь эйфорическим настроением, в котором находились подданные Романовых в связи с первоначальными победами, перемещались слишком свободно, ища возможностей завязать контакты с гражданским населением, которые не поощрялось. Однако австрийские южные славяне и чехи, чувствуя русское расположение к себе, могли и в дальнейшем неплохо проводить время своего плена в Киеве и других украинских городах. Так, чехи, пользуясь настроениями убежденных в своей победе русского руководства и общественного мнения, находились под патронатом таких организаций панславизма, как «Чешская Дружина» («Česká družina»), Союз чехословацких обществ в России («Svaz československých spolků na Rusi»), которые предоставили гарантии того, что чешские и словацкие военнопленные остаются верными антиавстрийской идее. Поэтому они проживали на частных квартирах и работали по своей гражданской профессии (Там же. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 183, 447; Российский государственный исторический архив. — Ф. 1876. — Оп. 11. — Д. 864). Когда же в революционном 1917 г. ситуация в Киеве стала приобретать все более непредсказуемый характер, политическое и военное значение Чешского легиона выросло, что привело к его нежелательной самостоятельности (См.: Nachtigal R. Russland und seine österreichisch-ungarischen Kriegsgefangenen. — S. 303–304; РГВИА. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д.470. В Киеве постоянно находилось несколько тысяч пленных для работы м вербовки в легионы. Контроль над ними осуществляли чешские легионеры. В сельских районах Киевщины, Волыни и Подолья они имели еще большую власть, а с лета 1917 г. начали действовать, как тыловая милиция, применяя, между прочим, репресивные методы в отношении крестьян, которые пытались завладеть помещичьим имуществом).
С 1915 г. русская политика относительно военнопленных австрийской армии сводилась к тому, что их делили по национальному признаку. Прежде всего это осуществлялось в важнейшем сборном лагере фронта — в Дарнице. В других центральных сборных лагерях указанное разделение не достигло такого по-военному логического завершения, ведь эти лагеря содержались преимущественно севернее — в Вильнюсе, Брест-Литовском (до лета 1915 г.) и Минске, и тамошние пленные были военнослужащими немецкой армии. Остальные лагеря оставались, прежде всего, небольшими пересылочными пунктами, тогда, как в Киеве/Дарнице разделение по национальности вскоре превратилось в главное задание. Это можно выразительно проследить благодаря постепенному [107] расширению инфраструктуры лагеря. Интересно, что его первый комендант, полковник и коллежский советник Грибоедов, главное внимание уделял решению двух основных проблем — опасности инфекционного заражения, которая шла от пленных, и слишком большой свободе пленников, которые блуждали в глубоком русскому тылу осенью 1915 г. (Про Грибоедова и первый год сущетсвования Дарницкого лагеря см.: РГВИА. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 449–450, 460, 466–467).
Таким образом, Дарница сумела выполнить свое задание по распределению военнопленных по национальностям уже во время тяжелых боев летней кампании. К концу 1915 г. в лагере насчитывалось 117 лиц основного персонала из пленных австрийцев и рудиментарная инфраструктура. Во время инспекции зимой 1915–1916 гг. Дарницу посетили американский консул и русский генерал-инспектор. По их мнению, оставалось 39 нездоровых бараков. Кроме того, некоторые бараки все еще не были завершены, следовательно не было возможности проводить дезинфекцию, не было бани, были отмечены проблемы с питанием и тому подобное. Особой критике проверяющих было подвергнуто то, что регистрацией пленных занимались австрийские евреи, которые должны были быть отправлены дальше на восток вместе с другими непривилегированными пленными, — такими, как немцы, австрийцы и венгры. Не секрет, что царская Россия недолюбливала даже собственных подданных еврейской национальности, подозревая их в немецких симпатиях уже хотя бы и потому, что те пользовались языком идиш, так похожим на немецкий. За железной дорогой было открыто новое дополнительное кладбище. По официальным данным за время войны здесь похоронили свыше 2 тыс. военнопленных, хотя, вероятно, эта цифра была значительно больше. В больничных бараках отсутствовал водопровод, а возможность постирать одежду была только около больницы. В лагере были операционная и аптека.
В начале 1916 г. основной лагерный персонал из пленных насчитывал 306 лиц. 1170 пленников из Дарницы использовалось на уличных работах в Киеве, а всего на тот момент лагерю было передано свыше 2 тыс. лиц. При этом к началу летнего наступления 1916 г. (Брусиловский прорыв) новых военнопленных с Юго-Западного фронта почти не поступало. В этот иллюзорно спокойное время Дарница под руководством Грибоедова, который, к тому же, был доцентом военно-медицинской академии и считался опытным специалистом-управленцем, переживала постепенное расширение. В начале июля пост руководителя лагеря занял генерал-майор Ярюгин. В то время, когда десятки тысяч пленных, прежде всего австрийцев, находились на пешем марше к Киеву, к лагерному персоналу принадлежали уже 209 лиц.
10 июня в Дарнице получили приказ императора, который предусматривал как можно скорее выслать всех пленных во внутреннюю Россию. В одной из последних служебных инструкций Грибоедов еще спрашивал о мероприятиях, которых следует применять относительно ожидаемых пленных. Нужно ли их, как и раньше, распределять по этническому признаку? Можно ли их передать на работы в Киев и его околицы, возвращать ли на фронт для строительства укреплений? Если да, то какое процентное соотношение австрийцев (Здесь и в некоторых других местах немецкоязычного варианта своей статьи Р. Нахтигаль часто применяет определение «немцы» не только относительно собственно немцев, но и относительно этнических австрийцев — титульной нации Австрийской империи. В переводе этот народ при согласии автора называем австрийцами (прим. М.Кучеренко)) и венгров могло быть в той партии пленных? Но, когда с конца июля началось их массовое прибытие, практика показала, что все предыдущее планирование и подготовка оказались недостаточными. Особенно большим провалом стала систематическая регистрация пленных, когда ежедневно через Дарницу проходили тысячи человек (РГВИА. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 450, 460, 466–467). Это мероприятие, которое воюющие стороны должны были выполнять согласно нормам международного права, в Киеве полностью реализовать не удалось. И наибольшим следствием неудовлетворительной регистрации стало то, что в годы войны между Юго-Западным фронтом и областями постоянного интернирования (в русских источниках — [108] «места постоянного водворения») во внутренней России «потерялось» около 10 тыс. пленных австрийцев. Уже в 1915 г. несколько тысяч из них были возвращены из Дарницы на фронт для строительства укреплений.
Ответственность за отсутствие точных данных о количестве военнопленных и их смертности на территории Российской империи лежит как на неудачных действиях киевского штаба фронта, так и на руководстве самого Дарницкого лагеря, о чем оно заявляло в 1916 г. В июне — сентябре 1916 г. в лагере, по статистическим данным, которые поступали оттуда, почти всегда находилось свыше 5 тыс. лиц. В конце июня было зафиксировано свыше 25 тыс. пленных. Это количество «населения» Дарницы было превзойдено лишь в 1941 г. — уже при нацистской оккупации периода Второй мировой войны. В середине июля 1916 г. численность военнопленных составляла 20 тыс. Тогда в лагерь ежедневно прибывало по 8 эшелонов с пленными, а в районы внутренней России отправлялось 6 эвакуационных поездов. Таким образом, летом 1916 г. Дарница оставалась наибольшим лагерем военнопленных в европейской части России. Лишь Москва, центральный пункт эвакуации, в 20 устроенных военных госпиталях время от времени принимала в подобном Дарнице сборном лагере на Московской линии окружной железной дороги такое же значительное количество пленных.
Приказ царя сразу распределять по местам работы всех здоровых и пригодных для работы пленных оказался тем мероприятием, которое частично разгрузило Киев и Дарницу в 1916 г. (Там же. — Д. 450. — Л. 62–63). Места этих работ назначались по большей части в европейской части России, в том числе и на территории Украины, что для многих пленных было настоящей удачей. В последнем случае их ожидали сравнительно короткие переезды, а работы было достаточно не только в сельском хозяйстве — десятки тысяч пленников приняла индустрия, прежде всего горная промышленность Криворожья и Донбасса. Это было выгодно как пленным, так и русскому военному руководству. Даже в 1917–1918 гг. украинские губернии обеспечивались продовольствием лучше, чем огромные русские просторы. Здесь были налажены медицинская и транспортная инфраструктуры, чему способствовало важное обстоятельство — почти вся Украина оставалась тыловой базой русского Юго-Западного фронта. Здесь размещались больные, раненные и выздоравливающие солдаты, а также находили пристанище беженцы (На эту инфраструктуру могла опираться власть гетмана П. Скоропадского (а также Центральная Рада и Директория) для помощи миллионам беженцев, военнопленных, инвалидов и российских солдат, которые возвращались с фронта и бродили по украинским землям (см.: Жванко Л. Соціальні виміри Української Держави (квітень–грудень 1918 р.). — Х., 2007)). Украина во время войны была важнейшей житницей армии и наибольшей кузницей вооружений Русской империи, а климатические условия здесь были значительно более благоприятными, чем на севере или на востоке. Таким образом, вовсе не случайно в многочисленных воспоминаниях военнопленных Центральных Держав отзывы об Украине были в подавляющем большинстве позитивными.
Таким образом, во второй половине 1916 г. упомянутые выше причины привели к тому, что на территории Украины в целом размещалась треть всех военнопленных Центральных Держав. В течение 1917 г. эта цифра доходила приблизительно до 660 тыс. человек, и это после того, как приблизительно 400 тыс. лиц из общего числа удерживаемых в России пленных уже умерли (Nachtigal R. Russland und seine österreichisch-ungarischen Kriegsgefangenen. — S. 80–89; Idem. Zur Anzahl der Kriegsgefangenen im Ersten Weltkrieg // Militärgeschichtliche Zeitschrift 67 (2008). — S. 365–371). В украинских губерниях пленные использовались на разных работах, а, кроме того, чехи, словаки и южные славяне передавались в национальные легионы, которые должны были воевать против Центральных Держав. Сборные пункты Сербского добровольческого корпуса располагались в Киевской губернии, чешских и словацких формирований — на Волыни и в Киеве. В 1917 г. для румынской королевской армии в Дарнице набирались румыны — прежние австро-венгерские военнослужащие (Nachtigal R. Russland und seine österreichisch-ungarischen Kriegsgefangenen. — S. 227–286).
Во время Брусиловского прорыва основной лагерный персонал из пленных почти утроился и достиг 609 лиц. В конце лета изменилось [109] руководство лагеря — сначала его начальником стал полковник Ушаков, потом полковник Симонов. В это время основным заданием лагеря в Дарнице был отбор пленных для национальных воинских подразделений, который проводился главным образом чехами, поставившими целью создать собственное государство во главе с чешским королем, следовательно Дарница получила репутацию «чешского хозяйства» («Tschechenwirtschaft»). Следует отметить, что уже в 1915 г. чехи составляли в Дарнице наибольшую этническую группу военнопленных, кроме того, они занимали важнейшие должности в управлении лагерем.
1 сентября 1916 г., когда основной лагерный персонал из пленных насчитывал уже 525 человек, поступили разъяснения относительно структуры управления лагерным хозяйством. Странно, но сюда были направлены очень небольшое количество россиян — 2 штабных офицера, 18 унтер-офицеров, 8 медсестер, 17 фельдшеров, а также приблизительно 250 охранников (Все данные по внутреннейї структуре Дарницкого лагеря за 1915–1916 гг.см .: РГВИА. — Ф. 1759. — Оп. 3. — Д. 450. Данные за 1917 г. см.: Там же. — Оп. 479. — Д.471, 477). 35% общего лагерного персонала из военнопленных составляли чехи, из которых 184 человека работали на регистрации пленных и в почтовом управлении, другие были старшими бараков или их представителями. К физическому труду чехов почти не привлекали. Зато в санитарную службу или в службу очистки направили 99 пленных поляков (19% общего лагерного персонала из военнопленных). В ноябре 1916 г. в Дарнице служили уже 915 пленных, из которых почти половина (444) были чехами, которые в лагере занимали должности не связанные с выполнением физической работы. Из 31 барака 13 (по другим данным 7) предусматривались только для чехов, остальные предназначались для других национальностей и имели наряду со старшим по бараку — чехом — еще и заместителя-нечеха, который, как правило, принадлежал к той национальности, которая занимала барак. Таким образом, было 7 югославских бараков, 3 — румынских, 2 — эльзасских и по одному бараку с итальянцами и русинами (русины/рутени (Ruthenen) — австрийское наименование для австрийских украинцев). Кроме того, существовало еще несколько бараков, где были чешские коменданты, но их не называли «чешскими» бараками. Возможно, они были предусмотрены для всех других национальностей, например, для немцев из Германии, венгров, поляков, евреев и так далее.
Здесь следует отметить, что австрийские украинцы, в отличие от почти всех других этнических славян из дуалистической австро-венгерской монархии, не перевербовывались русской стороной в период Первой мировой войны. Невзирая на то, что языкознание подтвердило статус отдельного украинского этноса в Российской империи, он в первый раз был признан только после революции 1905 г. и созыв Государственной Думы. Однако, ненадолго, ведь уже перед Первой мировой войной реакционные взгляды русского руководства опять обратились к тезису, что об украинцах следует говорить лишь как о «малороссиянах», которые пользуются «диалектом» русского языка. Не очень отличалось отношение и к австрийским украинцам (русинам), которых россияне рассматривали как «земляков», однако никаких политических или культурных уступок для них в России не делалось, хоть, как правило, с русинами россияне хорошо общались и легко договаривались. И все же, в России их не замечали до конца 1917 г. Привилегированное обращение с австрийскими украинцами и создание для них национальных частей, подобных тем, которые существовали для чехов, южных славян и поляков уже с первого года войны, было предусмотрено только Временным правительством. То, что для непривилегированных или незавербованных национальностей не было специального жилья, видно из рассказа молодого немецкого офицера Вильгельма фон Бюлова, который в конце октября 1916 г. находился в Дарнице. Он узнал, что для определенных категорий пленных здесь существует жесткая система распределения по национальностям и привилегиям, но не понял суть внутренней структуры лагеря, что косвенно раскрывают строки [110] его воспоминаний: «В канцелярии […] австрийские военнопленные были заняты главным образом как писари. Мы надеялись, что наконец сможем передать отсюда домой весть о нашей судьбе, а также получать письма. Однако когда я доставил написанные письма в канцелярию, австрийский солдат показал мне целые ящики, полные писем и почтовых открыток […], отсылку которых сурово запретил комендант лагеря. […] Как спальное место нам указали на пол зала ожидания [на железнодорожной станции Дарница]. […] Это была жалкая ночевка. Когда на следующее утро я пошел на лагерный двор, то увидел, что оттуда выносили несколько трупов австрийских солдат, которые умерли за ночь. В бараках проживала только часть военнопленных. Остальные проводили ночь под открытым небом. Ими оказались почти все немецкоязычные австрийцы. Они выглядели оборванными и запущенными. В одном бараке, где начался сыпной тиф, лежали только больные. Для них также не хватало места […] врач в этот лагери приезжал только раз в неделю. Ежедневно были умершие также и среди пленных, которые временно расположились во дворе. В остальных бараках были размещены только австрийские подданные славянских национальностей. […] Они нанимались здесь на русскую военную службу. Немцев из Германии и венгров в этом лагере не было» (Bülow W. von. Durch Stacheldraht und Steppe. Die Flucht eines Neunzehnjährigen aus russischer Gefangenschaft. — München, 1937. — S. 8–9).
Система распределения по национальностям и большая разница между «благонадежными» и «враждебными» военнопленными совершенствовалась и упорядочивалась при новом коменданте лагеря — генерал-майоре Эйхе, который вступил в эту должность в начале октября 1916 г. В конце года Эйхе несколько увеличил основной лагерный персонал из пленных до 915 человек. Как минимум 15 жилищных бараков для пленных находились под непосредственным контролем чехов. Немцев, австрийцев и венгров после кратковременного пребывания в лагере или вывозили прочь железной дорогой, или направляли на работы в Черниговскую губернию. То, что офицеру В. фон Бюлову пришлось ночевать на полу железнодорожной станции, а не под открытым небом, можно объяснить тем, что офицеры не должны были быть свидетелями лагерной системы и вмешиваться, протестуя против лагерных порядков. Из сообщений Эйхе также знаем, что он собирался заняться вербовкой непривилегированных национальностей осторожнее, чем его предшественники, которые не имели для этого достаточно времени из-за большого количества военнопленных австрийцев летом 1916 г. Его мероприятия были направлены на создание более эффективной структуры для вербовки добровольцев среди пленных и их последующего перераспределения. С конца 1916 г. количество пленных в лагере составляли от 3 тыс. до 5 тыс. лиц, включая основной персонал лагеря из пленных и других добровольцев.
Осмотр личных вещей австро-венгерских военнопленных в Дарницком лагере
Для разделенных по национальному признаку «лояльных» военнопленных Дарница была адом, из которого они стремились выскользнуть как можно скорее. Вместе с распределением по национальному признаку большинство вновь прибывших пленников испытывали в лагере еще и бесстыдный грабеж. Имеем сообщение о том, что военнопленных вынуждали отдавать последние личные вещи, какие они могли выкупить за деньги (если те еще оставались). По-видимому, все это испытал и самый славный австрийский военнопленный в России — Ярослав Гашек (1883–1923 гг.). Его литературный последователь Карел Ванек (1887–1933 гг.) пишет о чем-то подобном в своем романе «Приключения храброго солдата Швейка в русском плену» («Osudy dobrého vojáka Švejka v ruském zajetí») (но есть и другие воспоминания военнопленного-словака).
Многие из пленных выносили свой приговор существующей в Дарнице системе таким образом, что когда уже им и суждено было погибнуть в русском плену, то только не в Дарнице. Однако наихудшим было отношение к «Габсбург-лояльным» пленным из «благонадежных» наций, которые не желали вербоваться [111] в национальные легионы или отказывались принимать участие в боевых действиях. Немецкий офицер A. Maртин утверждал, что в Дарнице не было международной правовой защиты и с пленниками здесь вели себя особенно жестоко (Martin A.G. Mother Country, Fatherland. The Story of a British-born German Soldier. — London, 1936. — Р. 226). За последний год войны количество «добровольцев» из пленных, завербованных для русских военных целей, значительно выросла (в конце февраля их численность доходила до 1000 человек). С этого момента, как видим из переписки между руководством лагеря и штабом Киевского военного округа, распределение пленных на «славян» и «неславян» находит свое яркое выражение. Во время подготовки к летнему наступлению, которое было ни чем другим, как перенесенным на несколько месяцев в результате Февральской революции весеннего наступления, добровольцы из национальных легионов составляли наибольшую группировку в лагере. В это время количество военнопленных в прямом значении этого слова достигали только нескольких сотен лиц. К началу июня 1917 г. в лагере было свыше 5 тыс. таких добровольцев, к середине месяца, во время наступления на австро-русскому фронте, их количество сократилось до 2 тыс. лиц, однако во второй неделе июля их количество опять выросло и достигло 6 тыс. Вскоре после начала летнего наступления Чешский легион одержал первую тактическую победу над австрийскими войсками под Зборовым (Восточная Галиция). В июле насчитывалось 6 тыс. чешских и словацких добровольцев. Тогда же в Дарницу прибыли первые военнопленные армий Центральных Держав числом около 6 тыс. человек, захваченных во время русского наступления. В итоге количество пленников в лагере опять выросли и с 10 июля достигло своего пика для 1917 г. — 12 тыс. человек.
В конце июля — начале августа в Дарницу прибыл пленный офицер австрийской авиации, который находился здесь около двух недель, и здесь его пытались завербовать, учитывая его итальянскую фамилию. Однако лейтенант Рикко Пиццини был лояльным Австрии. Он даже попробовал убежать из Дарницы, что ему не удалось, хотя и осталось незамеченным. Его описание лагеря в августе 1917 г., когда летнее наступление уже потерпело неудачу, напоминает описание, сделанное десятью месяцами раньше немецким офицером В. фон Бюловым: «Расположен в маленьком лесу барачный лагерь, окруженный изгородью из колючей проволоки, находился […] в руках чешских и сербских легионеров и других перебежчиков. […] Вся его охрана состояла из чехов, сербов, итальянцев, румынов, и эльзассцев. […] Сразу же после нашего прибытия нас водили в канцелярию и делили на группы […]. Всех тех, кто считался принадлежащим к одной из вышеупомянутых «ненадежных» наций и снимал кокарду [с инициалами австрийского императора], прикрепляя вместо нее кокарду национальных цветов, размещали в приличных чистых бараках. Они пользовались всеми возможными свободами […]. В третьей, последней, группе, к которой, к сожалению, принадлежал и я, были люди, которых на основании их имен могли считать придлежащими к одной из упомянутых выше [«ненадежных»] наций, однако они, хотя и были чехами, сербами, румынами, итальянцами, и тому подобное, считали себя немцами и хранили верность своей отчизне […]. Мучили нас ужасно, чтоб добиться от нас заявлений в желаемом духе» (Pizzini R. Durch! März bis Dezember 1917. Ein Erleben im Weltkrieg. — Graz, 1934. — S. 97–99, 108–111).
Лейтенант авиации Р. Пиццини слышал также речи чешского эмигранта Томаша Масарика, впоследствии президента Чехословакии и друга лидера партии русских кадетов историка П. Милюкова. Возможность приехать к землякам в русском плену Т. Масарик получил лишь после падения царского режима. Сделав в 1916 г. ставку на установление демократического республиканского строя и соглашение с государствами Антанты, Т. Масарик не поддерживал утопическую идею личной унии между Чешским королевством и русским императором. Однако, как показывает сообщение Р. Пиццини, русско-чешское [112] руководство лагеря и в дальнейшем не применяло ограничений при вербовке австрийских подданных. Это происходило невзирая на то, что в 1916 г. в лагере опять побывали инспекции из нейтральных государств и, собственно, России. До вступления в войну США это был американский консул, русские сестры-визитерки, а впоследствии — делегаты датского Красного креста, которые с апреля в 1917 г. представляли интересы Дании. Последняя, в свою очередь, как международно-правовой защитник представляла интересы Австро-Венгрии в России. Датчанин Миккельсен смог посетить лагерь в октябре 1917 г., незадолго до большевистского переворота. Он подтвердил, что политика распределения по национальностям, которую продолжало практиковать Временное правительство, до сих пор существует и даже расширяется. Господство привилегированных над военнопленными, которые оставались верными своей отчизне, становилось проявлением их самостоятельности, поскольку в это время русское военное командование медленно разлагалось и чешские организации занимали вакуум власти.
В мае 1917 г. русским комендантом лагеря стал генерал-майор Кузьмин-Караваев, которого обычно на месте не было, — вместо него лагерем руководил чешский комитет. Существовали две системы продовольственного снабжения: для интернированных и добровольцев и для военнопленных в полном значении этого слова. Чехи издевались над остальными пленными больше, чем другие добровольцы. От них также пошло распоряжение снять австрийские кокарды (Österreichisches Staatsarchiv — Kriegsarchiv (дальше — ÖStA KA). — КА-КМ 1917 10KgA10-7/7-803). Вскоре после этой «вербовки» количество добровольцев увеличилось, пока ему не положили конец революционные события. Чехи постепенно оставляли лагерь, двигаясь на Киев, в казармы Чешского легиона.
После развала русской армии из лагеря убежали последние удерживаемые здесь узники — военные пленники (ноябрь 1917 г.). Однако, одновременно прибыли военнопленные из областей интернирования во внутренней России, которые стремились попасть в Киев, чтобы потом выбраться на запад. 19 ноября в Дарницу из Царицина добрались двое пленных офицеров австро-венгерской армии — Евгений Коновалец и Андрей Мельник, которые немедленно стали формировать украинский добровольческий легион Сечевых стрельцов. Неизвестно, как долго они находились в опустевшем лагере. В начале декабря временный русский комендант лагеря сообщил, что в Дарнице еще находится 400 южных славян. В январе 1918 г. там размещалось подразделение Чешского легиона. Из этого всего можно сделать вывод, что зимой 1917–1918 гг. Дарница часто служила пересыльным лагерем для военнопленных определенных национальностей, которые больше не считались пленными и размещались здесь временно на время перевозки к местам назначения. В ту пору военные власти не пользовались авторитетом и чуть ли не половина России находилась в состоянии перемещения. Один из датских уполномоченных по делам военнопленных сообщал, что в январе 1918 г. в Дарнице все еще находились 2230 пленных, которые сидели без работы и собирались отправиться в Киев.
22 января 1918 г. Украинская Центральная Рада издала IV Универсал, которым провозглашалась полная независимость Украины. Как известно, это вызывало военное вмешательство со стороны большевистской России. В начале февраля 1918 г. отряды М. Mуравйова захватили Киев, вытеснив силы Центральной Рады. 8 февраля между новосозданной Украинской Народной Республикой и Центральными Державами был заключен сепаратный мир. В Украину пришли немецкие и австро-венгерские войска. 1 марта вместе с большевистскими отрядами последние батальоны Чешского легиона спешно перешли Днепр, отбиваясь от наступающих немцев. Чехи двигались старым железнодорожным эвакуационным маршрутом через Конотоп, Курск, Пензу и дальше за Урал, где через три месяца они окажут значительное влияние на развертывание гражданской войны в России.
[113] С марта 1918 г. в Киеве, куда опять вернулась Центральная Рада, находились немцы и австрийцы. В это время Дарница служила лагерем для немецких военнопленных, которые возвращались на Родину. В Федеральном военном архиве Германии (Bundesarchiv-Militärarchiv; г. Фрайбург) хранится детальное служебное расписание, написанное рукой немецкого коменданта лагеря 6 мая 1918 г., буквально через неделю после падения Центральной Рады в результате поддержанного немцами переворота генерала Павла Скоропадского (Bundesarchiv — Militärarchiv. — MSg 201/55-26118, MSg 201/659, MSg 201/970). Среди прочего, здесь упоминается «русский госпиталь» с русскими врачами. Возможно, что кроме прежних пленных в Дарнице находились также солдаты прежней царской армии или военные беженцы.
Митинг германских военнопленных-репатриантов в Дарницком лагере (13 ноября 1918 г.)
Если два с половиной года Дарница была местом сортировки и отбора в основном военнопленных из Австро-Венгрии, то с февраля 1918 г. она становится пересылочным лагерем для возвращающихся на Родину сугубо немецких пленных (невзирая на то, что по стране блуждала масса прежних австро-венгерских пленников). Немцы были хорошо осведомленные об удачном расположении Дарницы в системе транспортных коммуникаций и использовали лагерь исключительно в своих целях. Зато для австро-венгерских репатриантов срочно был отведен армейский лагерь в 4 км к югу от Киева. К сожалению, источники не сообщают о его точном места расположения, известно лишь, что этот новый лагерь дислоцировался вдалеке от железных дорог, не имел ограждения, но мог принимать в летнее время свыше 8 тыс. человек. Поскольку австро-венгры прибывали туда в огромных количествах, там сложились совсем другие отношения, чем в Дарнице (где, впрочем, еще в апреле 1918 г. «гулял» сыпной тиф). До конца апреля 1918 г. австрийская миссия военнопленных в Киеве зарегистрировала, что только через Киев стремятся вернуться на Родину свыше 380 тыс. прежних австро-венгерских пленников (ÖStA KA. — КА-КМ 1918 10KgA10-20/1-1069; KA-KM 1918 10KgA10-20/1-553, 855–856, 879–880, 897–998, 1048). Немцев из Германии в это время были сравнены меньше — приблизительно несколько десятков тысяч лиц. В это количество входили и тысячи интернированных в России гражданских немцев. В летние месяцы общее количество пленных-репатриантов из Центральных Держав — военнослужащих, гражданских лиц и даже русских немцев, которые через Киев и Дарницу стремились попасть на запад, могло составлять свыше 100 тыс. Назначение Дарницы опять меняется после ухода в декабре 1918 г. — январе 1919 г. немецких войск и бегства гетмана П. Скоропадского. Существуют свидетельства, что после поражения Украинской революции, когда большевистские войска заполонили Украину, в Дарнице были интернированы пленные из рядов Армии УНР (как лагерь для этих лиц Дарница использовалась до 1921 г.). С 1935 г. Дарница становится городским районом Киева. В конце 1941 г., уже во время немецко-советской войны, здесь опять располагался лагерь для военнопленных (Довідник про табори, тюрми та гетто на окупованій території України (1941–1944). — К., 2000. — С. 222), в котором до 1943 г. содержались красноармейцы, а впоследствии — солдаты вермахта. Таким образом, в который раз за многие годы Дарница стала местом человеческого горя и массовой смертности. Этим она была «обязана» только своему удобному расположению. Тот факт, что уже перед Второй мировой войной более старая часть Дарницы вошла в городскую черту Киева, позволяет сделать вывод, что лагерь для военнопленных во время обеих мировых войн лежал к югу от железнодорожной линии, на месте современного района Новая Дарница. В настоящее время почти тридцатилетняя история Дарницы как места заключения — это забытая страница.
«Український історичний журнал». — 2010. — № 2.
Райнгард Нахтигаль — доктор философи (специализация: история), специалист по истории Восточной Европы, преподаватель Фрайбургского университета (земля Баден-Вюртемберг, Германия).
Перевод на украинский — М. Кучеренко (Киев), Р. Нахтигаль (Фрайбург). Перевод на русский — Д. Адаменко (Киев).