О. В. Хаванова (Москва)
В 1790 г. австрийский государственный деятель, университетский профессор и публицист Йозеф Зонненфельс (1732–1817) обратился к императору Леопольду II с прошением о награждении себя малым крестом Ордена св. Стефана, также известного как «орден за заслуги». Начиная в 1764 г. это была высшая награда для государственных служащих в монархии Габсбургов. Она имела три степени: большой, командорский и малый крест. Желавшие получить награду обычно направляли прошение на имя Марии Терезии или Иосифа II (с 1765 г. носил титул императора Священной Римской империи), где перечисляли свои личные и родовые заслуги. Например, Йозеф Зонненфельс. помимо прочего, утверждал: «Предмет политические науки в том виде, в котором он преподается в университетах Наследственных земель, когда все элементы управления государством сведены в единую систему, я с полным основанием могу назвать своим собственным творением. Все преподаватели этой науки в монархии являются моими учениками. Почти во всех иностранных университетах политические науки преподаются по австрийскому образцу».
Йозеф фон Зонненфельс
В самом деле, рукопись учебника для этого курса, известного как «полицейские и камеральные науки» (Polizey- und Camerallwissenschaften), была к осени 1763 г., по заказу венского двора, в кратчайшие сроки написана, точнее — скомпилирована, лично Зонненфельсом. То обстоятельство, что автор главным образом пересказал работы Иоганна Генриха Готтлиба Юсти (1720–1771), Георга Генриха Цинке (1662–1729) или французских физиократов, не было секретом для современников. Содержание, источники и составные части учебника детально проанализированы в современной историграфии. Американский историк австрийского происхождения Роберт Канн называл Зонненфельса «…просто начитанным, одаренным дилетантом, одержимым жаждой реформирования».
Кстати, венская Придворная казенная палата, отдав должное ясности стиля и похвальной усидчивости автора, рекомендовала ему взять еще один год, чтобы исправить незначительные ошибки и более ясно сформулировать некоторые теоретические положения. Между тем, Мария Терезия не желала ждать. Она приказала превратить курс в универсальный инструмент воспитаиия новых поколений чиновников и подданных вообще. В канун 1763/1764 учебного года она написала: «Сей резолюцией да будет объявлено во всех моих землях, что те, кто посещает этот курс и делает в нем успехи, получат предпочтение перед иными соискателями [здесь и далее полужирное начертание автора] при приеме на императорско-королевскую службу».
Впрочем, императрице показалось мало того, что курс смогут посещать лишь работающие в Вене императорско-королевские чиновники центральных ведомств или студенты Венского университета. Изложенное в понятной, доходчивой форме учение Зонненфельса об экономике, торговле и роли общественных институтов, его ясное требование подкреплять верность династии высоким уровнем профессионализма должны были достичь самых отдаленных уголков монархии. В рескрипте от 29 апреля 1766 г., адресованном Придворной казенной палате, императрица особо коснулась двух в недавнем прошлом мятежных земель: «Те выходцы из Венгрии и Трансильвании, кто прослушал курс политических и камеральных наук и может подтвердить свое прилежание и хорошую успеваемость специальным аттестатом за подписью Зонненфельса, должны получать преимущество при зачислении на должности в сфере экономики или городского управления; и пусть комитатам будет рекомендовано нанимать именно таких людей, о чем те должны быть осведомлены».
Схема распределения стипендий
В 1767 г., чтобы облегчить доступ к полезному знанию, Мария Терезия учредила восемь стипендий (по 200 гульденов/флоринов каждая) для студентов из Венгрии (включая Хорватию-Славонию) и четыре такие же стипендии для выходцев из Трансильвании. Полагались они — исключительно по представлению профессора Зонненфельса — талантливым, но бедным студентам. Однако 12 стипендий для обучающегося в Вене юношества не могли удовлетворить растущих потребностей чиновничьего аппарата. Посему венский двор постоянно перераспределял имевшуюся в его распоряжении скромную сумму (2400 гульденов), чтобы материально поддержать как можно больше студентов в провинциальных учебных заведениях, где стоимость жизни была не столь высока. Например, в 1768 г. из восьми венских стипендий для венгров изъяли три и передали их политико-экономическому коллегиуму в хорватском Вараждине. Там эти 600 флоринов превратили в одну стипендию размером 100 флоринов для лучшего студента, одну, достоинством пониже (80 флоринов), для второго лучшего ученика, остальные же шесть или (если достойных окажется больше) семь стипендий в 60 флоринов полагалось платить менее способным юношам. На следующий год число стипендий в дорогой Вене было сокращено до двух: еще три стипендии передали в Трнавскийуниверситет, где применили ту же схему перераспределения денег, что и в Вараждине. Между 1766 и 1777 гг. более 130 стипендиатов в Вене, Трнаве, Вараждине (позднее — в Загребе) получили образование за счет короны. Национальным историографиям Венгрии, Словакии, Хорватии, Румынии, Австрии еще только предстоит восстановить карьеры слушателей курса политико-камеральных наук и степень их интегрированности в императорско-королевскую администрацию.
Эрцгерцогиня Австрии, Императрица Священной Римской империи, Королева Венгрии, Королева Богемии, Королева Хорватии и Славонии, Королева Галиции и Лодомерии, Герцогиня Милана, Герцогиня Люксембурга Мария Терезия
Венские власти постоянно задавались вопросом, кто и почему должен получать предпочтение при распределении стипендий. Поиски баланса между меритократией и филантропией, как и во всех иных сферах Терезианской социальной политики, внесли, в конце концов, свою лепту в последующее рождение современного государства с чертами государства всеобщего благоденствия (в английском языке именуемого «welfare-state»). В 1775 г. императрица сделала важную пометку на полях представления Венгерской придворной канцелярии по поводу распределения стипендий в Трнавском университете: «В случае, если среди тех, кто будет сочтен достойным субсидии, найдутся такие, у кого достаточно финансовых средств, пусть их места отойдут к более нуждающимся». Учебная комиссия при Наместническом совете возражала: «Нет необходимости учитывать большую или меньшую степень нужды, поелику субсидии тем, кто зачислен в императорско-королевские стипендиаты, выделяются без учета материального достатка, исключительно за похвальные достижения в науках, что и служит единственным основанием для вознаграждения». Венгерская канцелярия, в свою очередь, в процессе работы над окончательной формулировкой резолюции приняла сторону Марии Терезии и заявила, что при прочих равных условиях бедного студента следует предпочитать более зажиточному.
Стипендиальная система с чертами меритократии была колоссальным шагом вперед. В те годы в монархии Габсбургов стипендии распределялись по принципам, не имеющим отношения к успеваемости ученика. Юноша, перешедший в католицизм, мог, не имея никаких склонностей к учебе, получить стипендию в коллегиуме под патронатом Римско-католической церкви. Осиротевшие сыновья офицеров императорско-королевской армии принимались в военную академию, где преподавали такие сложные дисциплины, как баллистика и фортификация, по представлении единственно медицинской справки о состоянии здоровья. Зачисление на курс профессора Зонненфельса, напротив, основывалось, вне зависимости от социального статуса или вероисповедания, прежде всего на знаниях и способностях.
С самого начала профессор Зонненфельс столкнулся с двойной задачей: он должен был обучать десятки студентов, стремившихся записаться на его курс в надежде на будущую успешную карьеру, и отбирать самых талантливых из них, с задатками педагога, чтобы вверить им преподавание своего курса в других университетах монархии. Утверждение Зонненфельса, процитированное в начале этой статьи, что все профессора политических наук в монархии являются его учениками, ни в коей мере не является преувеличением. Игнац де Лука в Линце и позднее в Вене, Йозеф Бучек в Праге, Йозеф Бурешв Граце, Леопольд Шульц в Клагенфурте, Карл Кробат в Лайбахе (совр. Любляна в Словении), Каспар Пауль Эренфельс в Трнаве, Адальберт Барич в Вараждине и позднее Загребе, Буде и Пеште, Антал Добокаи в Коложваре (в немецкой традиции Клаузенбург, ныне Клуж-Напока в Румынии). За пределами монархии, в Российской империи, прославились Теодор (Фёдор) Янкович — реформатор отечественной начальной школы по австрийскому образцу, и Михай (Михаил) Балудянский (Балугьянский), профессор права и ректор Санкт-Петербургского университета.
Сам Зонненфельс получил в 1763 г. должность в Венском университете только по результатам экзамена, выдержанного перед специальной комиссией, состоявшей из опытных государственных мужей. Став профессором, он требовал такого же конкурсного и меритократического подхода к назначению своих учеников, желавших читать его курс. Однако потребность в талантливых педагогах была выше числа способных выпускников. В 1765–1768 гг. соискателям давали восемь дней для написания квалификационной работы, в которой рассматривались бы три вопроса по выбору профессора. Если Бучекили Барич принадлежали к числу тех, кого Зонненфельс ценил высоко, то Шульц и Кробат, по словам их учителя, просто переписали соответствующие части из его учебника и получили назначения, прежде всего, по причине отсутствия более способных соискателей. Зонненфельс не уставал повторять, что экзамен должен непременно включать устное собеседование, когда претенденты без подготовки отвечали бы на вопросы членов комиссии, как когда-то сам Зонненфельс. В 1768 г., по крайней мере, в случае назначения Йозефа Буреша, письменный экзамен был дополнен устным собеседованием.
Роберт Канн категорично писал: «Ни один из его [Зонненфельса] учеников, возможно, за исключением де Луки, не поднялся над уровнем простой профессиональной пригодности до стандартов независимого мышления и действия. Ни один из них не упрочил в общественном сознании идеи уважения к закону». Впрочем, если бросить взор за пределы собственно Австро-Чешских наследственных провинций, окажется, что историк явно недооценил если не интеллектуальный потенциал отдельных учеников, то их роль как проводников нового знания и связанной с ним системы ценностей в коронных землях монархии. Адальберт Барич может служить примером как способности Зонненфельса отбирать из сонма учеников наиболее талантливых, так и самоотверженности воспитанника в служении общему благу. Будучи венгерским дворянином славянского происхождения, Барич в 1769 г. получил — скорее всего, в силу владения южнославянскими диалектами — рекомендацию профессора возглавить кафедру недавно созданного Политико-экономического коллегиума в хорватском Вараждине. Молодой человек отправился в чужие для него края, встал во главе кафедры и преуспел на ниве обучения десятков студентов, большинство из которых едва владело немецким, имело лишь отдаленное представление об изучаемых науках, не стремилось к знаниям и, в силу низкого происхождения, влачило нищенское существование. Чтобы помочь своим ученикам освоить политико-камеральные науки, Барич перевел учебник Зонненфельса на латинский язык. К сожалению, рукопись не сохранилась. В 1773 г. Барич перешел на работу в Загребский университет, где продолжил преподавать политико-камеральные науки. Позднее, будучи профессором философского факультета Пештского университета, он написал фундаментальный труд «Статистика Европы». Своим высоким профессионализмом Барич снискал всеобщее уважение, и когда из-за бюрократической формальности ученому назначили профессорское жалование ниже, чем у коллег, королевский директор Пештского учебного округа Антал Вёрёш выразил готовность лично приплачивать ученому недостающие 200 флоринов.
История другого ученика Зонненфельса, Теодора Янковича, не менее показательна. Из нее становится очевидным, какие последствия имело расширение доступа к овладению современными «бюрократическими техниками» для выходцев из тех социальных групп, которые прежде практически не имели доступа к высшему образованию. Она также иллюстрирует, как принцип меритократии реализовывался в доиндустриальном обществе с сильно разветвленными сетями патроната.
Теодор Янкович родился в 1741 г. в южно-венгерском местечке Камонц (совр. Сремска Каменица в Сербии) в семье стряпчего. Заметив живость ума и склонность мальчика к языкам и наукам, их родственник — темешварский (совр. Тимишоара в Румынии) православный епископ Викентий Иоаннович Видак позаботился о его образовании и совершенствовании в латинском, немецком, венгерском и французском языках. Вероятно, именно епископу, хорошо осведомленному о состоянии школьной системы в Габсбургских владениях, в 1767 г. пришла мысль направить юношу на курс камеральных наук в Вену, на одно из стипендиальных мест, зарезервированных для выходцев из Трансильвании. Из-за нехватки молодых людей, свободно владеющих немецким языком и подготовленных к усвоению политико-камеральных наук, из четырех вакансий, зарезервированных для выходцев из княжества, в первый год удалось заполнить только одну: она досталась Яношу Нягое — сыну личного секретаря трансильванского канцлера графа Габора Бетлена.
Так в феврале 1768 г. Яикович невольно оказался в центре конфликта за доступ к образованию, сулившему быстрый карьерный рост, и, не в последнюю очередь, за стипендию в 200 гульденов, привлекавшую амбициозных, но бедных молодых людей из отдаленных провинций. В 1768 г., когда Нягое получил должность агента (ходатая) в Трансильванской канцелярии, на три вакансии власти княжества неосмотрительно направили в Вену совершенно не готовых к освоению столь сложного предмета молодых людей, даже не владевших немецким. Спустя год те не захотели распрощаться с Веной и подали императрице жалобу на «схизматика» (то есть православного) Янковича, лучшего слушателя группы, не имевшего формального права обучаться из трансильванской квоты и фактически лишавшего трансильванцев скромной материальной поддержки.
В ответ Янкович обратился к Марии Терезии с петицией. Написанная ясным слогом на красивом немецком языке, она заслуживает того, чтобы быть изложенной здесь полностью:
«В заботе об общем благе единственной целью вашего императорско-королевского величества было всемилостивейше выделить тем венгерским и трансильванским юношам, которые посвятили себя изучению камеральных наук, по 200 гульденов в год, и правом на таковую милостивую благотворительность обладают те слушатели, которые выдержали экзамен у своего преподавателя и получили подтверждение своих способностей. С этой целью я в прошлом году преподнес моему учителю плоды знаний по камеральным наукам и был, как иллир, приписан к Трансильванской канцелярии для получения годичной стипендии. В этом году состоялся новый экзамен, я вновь заслужил в представлении на стипендии первое место. Однако изданная по этому поводу высочайшая резолюция предписывает мне – дабы я мог воспользоваться этой стипендией – доказать, что я урожденный трансильванец. Всемилостивейшая монархиня! На самом деле, если посмотреть на моих предков и мое происхождение, я окажусь не трансильванцем и не венгром, следовательно, ни под каким предлогом не буду иметь права на милость, адресованную этим нациям. Но я – иллир, вернейший иллир вашего императорско-королевского апостолического величества, который вот уже целый год имеет счастье именно под именем иллира получать стипендию от Трансильванской канцелярии. Я первый, с тех пор как сербский народ принес клятву верности славнейшему Австрийскому дому, который посещает в Вене научные лекции и прикладывает все усилия, чтобы изучить право и политико-камеральные науки, единственно для того чтобы служить государству и стать полезным подданным и гражданином. Соблаговолите, ваше императорско-королевское апостолическое величество, по-матерински оценить мои способности, мое упорство и своей высочайшей волей устранить то, что не дает мне права обладать всемилостивейше выделенной мне стипендией».
Зонненфельс прокомментировал результаты экзамена следующим образом: «Среди всех Теодор Янкович выказал такое прилежание и недюжинный талант, что я не только ставлю его на первое место, но и смею настоятельно отрекомендовать его августейшей милости ее величества как человека, чьи знания и склонности к языкам должны принести немалую пользу отечеству». Императрица постановила: «Учитывая особую одаренность Янковича и то, что прибывшие в этом году трансильванцы из-за незнания немецкого языка не могли посещать курс, назначаю ему на этот год стипендию в 200 гульденов, однако на будущее не следует пренебрегать и трансильванцами».
Вехи дальнейшего пути Теодора Янковича известны. В начале 1770-х годов он был привлечен к проведению школьной реформы в Банате (в то время управлявшемся напрямую из Вены), в областях, преимущественно населенных православными сербами. В 1774 г. его труды были оценены по достоинству дарованием венгерского дворянского титула. В 1780-е годы талантливого серба пригласили в Санкт-Петербург участвовать в разработке реформы начального школьного образования в Российской империи. В архиве графа Ференца Балашша сохранилось письмо Т. Янковича, адресованное венгерскому вице-канцлеру графу Леопольду Палфи и датированное 16 октября 1782 г. по старому стилю: «Мой проект организации начального школьного образования одобрен высочайшим [русским] двором, и, следовательно, мне не остается желать ничего, кроме как исполнять обязанности моей профессии».
Среди тех, кто в 1768 г. подавал жалобу на Янковича, был молодой трансильванец Антал Добокаи. Он приехал в Вену в 1767 г. даже не владея немецким языком и по результатам экзамена, который он, по сути, провалил, получил лишь половину стипендии. Однако упорство и прилежание Добокаи, а также добрая воля Трансильванской канцелярии, которая сочла разумным и далее финансировать учебу уже находящегося в Вене студента, принесли свои плоды. Молодой человек провел в имперской столице еще пять лет и со временем превратился в ассистента профессора Зонненфельса, помогающего своему наставнику обучать плохо подготовленную трансильванскую молодежь. Примечательно, что если в Венгрии и Хорватии упор делался на включение политико-камеральных наук в «национальные» учебные планы. Трансильванская канцелярия решила и далее обучать будущих чиновников в Вене. «Юношество из Трансильвании… в этом городе помимо собственно означенного курса имеет возможность практиковаться в других науках (не преподаваемых в княжестве) и одновременно изучать немецкий язык и приобщаться к венскому образу жизни». Именно по этой причине Добокаи прожил в Вене до конца 1770-х годов. Его жалование составляла одна из стипендий трансильванской квоты, и его главной функцией было суммировать лекции Зонненфельса на латинском языке, чтобы ввести новичков в суть предмета. Впоследствии он вернулся в Коложвар и в начале XIX в. по-прежнему преподавал в местном университете политико-камеральные науки.
Чтобы подчеркнуть эксклюзивность курса и важность передаваемых в его рамках знаний, венский двор поощрял превращение экзамена в торжественную публичную церемонию, проводившуюся в Венском, Пражском, Трнавском, Загребском и др. университетах, а также дворянских коллегиумах и академиях. Сообщения о таких экзаменах регулярно публиковались на страницах придворной газеты «Wienerisches Diarium» («Венский дневник»)37. Например, 15 августа 1771 г. сын венгерского графа Дёрдя Аппони (советника Венгерского королевского наместнического совета и фёишпана комитата Тольна), граф Антал Аппони — 22-летний камергер и будущий советник Венгерского королевского наместнического совета и фёишпан комитата Тольна — держал ответ на 75 вопросов по политико-камеральным наукам и посвятил это действо императрице. Она, как это часто бывало, на экзамене отсутствовала, но присутствовала на нем символически в лице своего официального представителя — президента Венской счетной палаты графа Людвига Цинцендорфа. Оппонентами выступали чиновники имперской администрации и профессора Венского университета, что говорило о триумфе власти, основанной на знании, и знания, поддержанного властью. Не стоит забывать, что преподавание новой дисциплины, включавшей, помимо прочего, принципы естественного права, встречало сопротивление со стороны косного руководства католических университетов монархии. Австрийская исследовательница Грете Клингенштайн блестяще реконструировала конфликт ученика Зонненфельса Йозефа Буреша с профессорами Грацского университета. После этого демонстративная поддержка и покровительство августейшего правящего дома, оказываемые Зонненфельсу и его курсу, не покажутся излишними.
В венской Терезианской академии — самой привилегированной школе для аристократии и дворянства из коронных земель монархии и даже из Священной Римской империи, где Зонненфельс преподавал с 1774 по 1784 г., — публичный экзамен по политико-камеральным наукам держали сыновья первых лиц государства. Подобно экзамену по имперскому праву, это говорило о намерении воспитанников влиться в ряды той самой императорско-королевской бюрократии, где служили их отцы и деды. Воспитанникам иностранного происхождения, кто пробыл в академии недолго, год или два, и не овладел в достаточной мере немецким языком, разрешалось держать ответ на французском (граф Анджело Серопонти), или итальянском (будущий посол в Неаполе князь Франческо Русполи) языке.
Одна из стратегических целей двора — превратить курс Зонненфельса в форму политической катехизации — становится особенно очевидной, если вспомнить, что на этот курс охотно зачисляли священников. Когда Каспар Эренфельс в 1769 г. начал преподавать политико-камеральные науки в Трнаве, императрица приказала сделать курс обязательным для слушателей теологического факультета. Согласно газете «Wienerisches Diarium», первым священником, кто выдержал процедуру публичного экзамена в Венском университете, стал в 1772 г. Альбрехт Хубер. Императрицу на экзамене представлял граф Антон Перген, оппонентами выступали, как и в случае со студентами-мирянами, представители имперской бюрократии, ученые, духовенство. Газета высказала предположение, что «…его [Хубера] пример, вне всяких сомнений, приведет к распространению этих крайне важных знаний среди людей этой профессии».
Пожелание стало былью после роспуска в 1773 г. Общества Иисуса. Десятки молодых, прекрасно образованных, честолюбивых и безработных иезуитов записались на курс Зонненфельса в надежде повысить свои шансы на получение какой угодно скромной должности в бюрократическом аппарате. Однако конкуренция в этом сегменте рынка рабочей силы была велика, и большинство экс-иезуитов проиграли соревнование подобно Михелю Хайнцману, который, говоря его собственными словами, «…лишился средств к существованию после роспуска Общества Иисуса и влачит жалкое существование». Несмотря на знание латинского и французского языков и сертификат о посещении курса политико-камеральных наук в Венском университете, прошение Хайнцмана было отклонено под предлогом отсутствия вакансий. Другой экс-иезуит, Франц Пиндльмаер, был чуть более удачлив: он получил неоплачиваемую должность практиканта при Венгерской казенной палате в Прессбурге, что, впрочем, не давало никаких шансов быть повышенным до более стабильной и, что немаловажно, оплачиваемой должности.
Офицер венгерской королевской Лейб-гвардии
Другой социальной группой, которая стала объектом «политической катехизации», были офицеры венгерской дворянской лейб-гвардии. Этот институт был основан в 1760 г., чтобы предоставить мелкому провинциальному дворянству из Венгрии и Трансильвании возможность провести три-пять лет при венском дворе, улучшить свои познания в немецком языке и обрести светский лоск, участвуя в дворцовом церемониале. Для лейб-гвардейцев была разработана специальная программа, включавшая обучение языкам и, что примечательно, политико-камеральным наукам, которые им читал Иоганн Хаук. Одной из далеко идущих целей создания гвардии было подготовить для органов центральной и местной администрации Венгерского королевства и Трансильванского княжества новые, компетентные кадры. Однако в эпоху, когда успешная карьера была результатом медленного совершенствования в профессии и постепенного восхождения по ступеням бюрократической лестницы, а не закономерным следствием получения университетского образования, никакой диплом не мог гарантировать молодому офицеру заведомое преимущество перед другими соискателями. И все-таки многие из тех, кто посвятил свободное время посещению университетских лекций, были впоследствии заслуженно вознаграждены административной должностью.
Например, Михай Чергё, дворянин из комитата Абауй, был сыном комитатского нотария, умершего, когда мальчику едва исполнилось три года. Коллеги отца помогли сироте получить образование и поступить на службу в комитатскую администрацию, а в 1760 г. родной комитат выдал молодому человеку рекомендацию в только что созданную венгерскую гвардию, где тот прослужил 11 лет. Его мастерство в написании официальных прощений и умелая демонстрация собственных знаний и умений, несомненно, помогли ему заручиться поддержкой императрицы. Так, в одной из петиций офицер писал: «Я не терял ни единого часа, но использовал время, свободное от моих служебных обязанностей, для изучения естественного права и права народов (то есть международного права. – О. X.), а также политико-камеральных наук в соответствии с зонненфельсовыми принципами, наконец, что немаловажно, я овладел немецким и итальянским языками, и все это с горячим желанием стать еще более полезным вашему величеству». Так или иначе, выйдя в 1771 г. в отставку, он получил скромную должность помощника секретаря Венгерской казенной палаты, в 1776 г. был повышен до секретаря и занимал эту должность до 1783 г.
Если упомянутые выше 130 стипендиатов известны хотя бы поименно, то в случае вольных слушателей, обстоятельство, что один или другой императорско-королевский чиновник или просто соискатель административной должности прослушал лекции Зонненфельса, можно установить только из признаний, сделанных ими в собственных прошениях, служебных записках и пр. Австрийский историк Вальтрауд Хайндль обратила внимание, что в расписании занятий Венского университета, если судить по первому выпуску «Университетского альманаха» (1787 г.), лекции Зонненфельса по делопроизводству и политико-камеральным наукам читались бесплатно, ежедневно, причем в ранние утренние часы (с 7 до 8 ч. и с 8 до 9 ч. соответственно). Это дало ей основания предположить, что их посещали не только будущие, но и действующие чиновники, повышавшие квалификацию «без отрыва от производства». Популярность этого курса в среде бюрократии подтверждает то обстоятельство, что, когда в 1788 г., в рамках составления кондуитных списков действующих чиновников, к ним обратились с вопросом о полученном образовании, около 20% сотрудников бухгалтерии Венгерской казенной палаты сообщили о том, что посещали курсы Зонненфельса по политико-камеральным наукам и деловому стилю.
За скупыми строками бюрократических сводок нередко скрываются интересные человеческие судьбы. Например, Ференц Гахи в 1772 г. писал: «Окончив гимназию и ступень философии, я год изучал цивильное право в Вене и слушал лекции Зонненфельса, с августа же месяца, выдержав экзамен по праву и означенному курсу, я неустанно совершенствуюсь в деловом стиле и так преуспел в латыни, венгерском и немецком (образцы чего привожу ниже), что со всем смирением полагаю себя пригодным для канцелярской службы». Поразительным образом молодой человек не побоялся в качестве образца немецкого чистописания привести цитату из запрещенного цензурой «Общественного договора» Ж.-Ж. Руссо. Однако в марте 1773 г. он был принят на службу в Казенную палату, в 1786 г. перешел работать в Венгерскую канцелярию, где в 1803 г. получил должность секретаря, притом в 1790 г. был возведен в дворянское достоинство. Заслуживает внимания и пример Лайоша Фейеша, который пытался поступить на службу в Венгерскую казенную палату: «С младых ногтей я изучал полезные науки, незаменимые на королевской службе, окончив философский факультет, я изучал цивильное и венгерское право в теории, затем еще шесть лет закреплял полученные знания… в том числе на собственные средства перебрался в Вену и изучал немецкий язык и политико-камеральные науки». По его словам, он вложил все свое состояние в учебу и теперь ожидал от императрицы вознаграждения в форме чиновничьей должности. Настойчивому Фейешу повезло, но десятки, если не сотни менее удачливых просителей годами безуспешно испрашивали подобной милости.
Разработанный по поручению двора курс политико-камеральных наук стал, таким образом, своеобразным инструментом социального дисциплинирования служилого дворянства. В условиях, когда карьера в органах королевской (и отчасти комитатской) администрации ставилась во все более жесткую зависимость от профессиональной пригодности, официальное свидетельство о прослушивании курса могло оказаться пропуском в ряды чиновничества. Власти сигнализировали, куда молодым честолюбивым людям следует направлять созидательную энергию и как реализовывать свои амбиции. Венгерское общество, судя по приведенным выше свидетельствам, уловило импульсы, исходившие из Вены, включило политико-камеральные науки в число востребованных дисциплин и порой не стеснялось предъявлять своеобразный счет за личные траты по постижению столь нужных государству наук. Однако после 1777 г., когда лекции по политико-камеральным наукам уже были включены в учебные планы гимназий, необходимость в специальных стипендиях и иных формах поощрения желающих прослушать этот курс отпала. Выполнив свою функцию, курс остался необходимым, как умение грамотно писать или считать, но потерял свою исключительность и перестал служить входным билетом в ряды бюрократии.